Телом я нахожусь на поле перед дворцом, готовый отражать словесные нападки Рандалина, а может и не только их. Зато духом я все еще в своих покоях во дворце, держу в объятиях негаданно возвратившуюся Джуд. Воздух по-прежнему пахнет ею. На губах чувствуется прикосновение ее губ, а на плече лежит ее ладонь. Своеобразный призрак, подбадривающий меня закончить со всем поскорее и возвратиться. Даже если сразу по возвращении я ее не застану, все равно смогу в любой момент пригласить к себе...
Эта мысль заставляет меня расправить плечи. Эта мысль помогает мне держаться гордо и даже насмешливо, как в лучшие мои годы, придает уверенности. Джуд всегда пробуждала во мне все лучшее и все худшее, что я из себя представлял, а мысль о том, что сейчас она далеко и уж точно в безопасности лишь помогает тому. Никто больше ее у меня не отнимет, да и сам я больше не тот глупый юнец, который ставил свои желания выше ее жизни...
Сжимаю руку в кулак, чтобы почувствовать ободок ее кольца с красным камнем на мизинце. Оно остается холодным в любой ситуации и тоже неплохо так приводит в чувство.
Рандалин, тряся козлиной бородкой, заявляет, что готов пролить кровь ради благополучия Эльфхейма и тут же пытается ретироваться внутрь строя. Как мои рыцари, так и его бойцы обнажают оружие, готовясь к схватке. Вот только среди всех этих лязгающих и бряцающих звуков я отчетливо слышу один конкретный, а еще слова, обращенные ко мне:
— Я не смогла остановить твою дочь, хотя честно и не собиралась.
Джуд! Джуд-Джуд-Джуд. Мой взгляд обращается в ее сторону, потрясенный, испуганный, а она уже кидается в гущу схватки с мечом наперевес, даже не пытаясь ко мне прислушаться.
— Ваше величество, назад, здесь опасно!
Кто-то тянет меня, отталкивает, перегораживает вид. Спина Джуд теряется среди чужих спин, ее голос затихает в какофонии других звуков.
Сердце немедленно подпрыгивает к горлу, а страх парализует конечности. Только одно теперь волнует меня: лишь бы с ней ничего не случилось. Я даже не замечаю момента, когда в бой бросается Алиса, а следом за ней и Призрак. Да и время отсчитываю только в ударах сердца и в смертях: кровь заливает прежде зеленое поле, а тела падают тут и там, скрывая остатки земли. Я столько сил положил, чтобы удерживать это королевство единым, чтобы не позволять фейри убивать друг друга ради власти, а Рандалин перечеркнул мои многолетние усилия единым махом, погнав одних против других. Все ради короны, проклятой короны, которая больше отнимает у меня, чем приносит!
В какой из моментов в толпе разносится крик «Рандалин мертв!»? Сразу ли после этого зарождается другой «убейте короля и его дочь!»? Не знаю...
Однако это заставляет меня оглядеть пространство вокруг с новым чувством: где Алиса, что с ней? Призрак, похоже, так и не сумел вернуть девчонку обратно. Зато, будто откликаясь на мой безмолвный зов, сквозь мешанину тел прорываются двое: Джуд, перемазанная в крови, и Алиса, держащаяся к ней поближе, с побелевшим от страха лицом. Вот они в десятке метров от меня, вот уже ближе.
— Не стойте тут, помогите, — я командую своими рыцарями, опасаясь, что что-то произойдет прямо тут, когда они так близко.
Джуд подталкивает нашу дочь вперед, улыбается мне, что-то говорит. Я машинально улыбаюсь ей в ответ, испытывая облегчение уже просто от этого. Вот только почти следом за ее спиной появляется темная высокая фигура. Сверкает сталь на острие занесенного меча. Свистит воздух, разрезаемый им.
— В сторону, вы обе! — кричу я, бросаясь вперед.
Кто-то из рыцарей хватает меня за плащ, пытаясь остановить. Я инстинктивно заезжаю ему локтем под ребра.
Алиса врезается мне в грудь, вытолкнутая из под удара одним мощным толчком. Вот только смотрю я не на нее, а на Джуд, которая принимает удар на себя. Чудовищный удар, наверняка смертельный.
Время, прежде шедшее с нормальной скоростью, вновь замедляется.
Я вижу капли крови, которые падают на траву под ногами моей любимой. Я вижу ее удивленное лицо. Я слышу, как свистит ее меч, когда она разворачивается и из последних сил наносит удар противнику, такой же смертельный, какой получила сама.
Удар в сердце... После такого можно выжить?
Мы встречаемся глазами, когда она оборачивается. Ее ореховые глаза ничуть не менее прекрасны, чем янтарные, а я даже не успел как следует насмотреться в них.
Земля вздрагивает и это заставляет меня двигаться вперед, ступать к ней, игнорируя опасность и по-прежнему сражающихся неподалеку фейри.
— Нет-нет-нет, такого просто не может быть, — шепчу сам себе, когда оказываюсь рядом.
Моя королева мечей лежит на спине, устремив взор вверх, прямо к безоблачному небу. Ее кровь не останавливается и не превращается в цветы, и вся сила, которую прежде я ощущал внутри нее, будто исчезла. Ушла... ушла безвозвратно.
— Джуд, — зову я, опускаясь на колени рядом, касаясь кончиками пальцев ее лица.
Мне все привиделось? Я выдавал желаемое за действительное или это правда была она? Ничего не чувствую, ничего...
Мир перед глазами тускнеет, ее лицо расплывается, а в следующие несколько мгновений теряет очертания. Тела фейри превращаются в цветы или в травы после их гибели, так происходит и теперь: моя Джуд становится россыпью маленьких белых цветочков, которые всегда были символом королевской власти. Я касаюсь одного такого кончиками пальцев, раз уж не смог толком прикоснуться к ней самой.
— А ты и правда... обожаешь смертных, — хрипит враг, поверженный моей королевой, но еще не испустивший дух.
Он лежит на боку, наблюдая за мной, кривит губы, будто имеет право судить. В моей груди что-то, звеня, рвется, и я слышу гул. Он нарастает и нарастает до тех пор, пока не становится понятно, что гудит сама земля. От кончиков моих пальцев змеятся трещины, становясь все шире и шире, и в какой-то момент твердь расходится в стороны, образуя проломы. В один такой проваливается фейри, осмелившийся поднять на нее руку, а затем еще и насмехавшийся. Вот только на этом не заканчивается: я вижу, как проломы ползут дальше, огибая верных мне, утягивая в пропасть предателей. Один за другим, один за другим все они исчезают в черноте далеко внизу. Поднимается крик: то ли ликования, то ли страха, но мне нет до этого дела. Я продолжаю безучастно наблюдать за происходящим, не испытывая ни страха, ни тревоги о судьбе моей страны. Пусть дрожит земля. Пусть весь мир потонет во мраке. Какая теперь разница?
Я чувствую удар, а затем взрыв боли в области шеи. Мгновением позже мое сознание угасает.
В себя я прихожу, лежа на шелковых простынях. В полумраке сначала медленно проступают очертания мебели и стен, а затем предметы подсвечиваются изнутри собственным светом, позволяя увидеть рисунок на дереве и тончайшие нити, вплетенные в ткань. Я в своих покоях. Один.
От этой мысли земля где-то внизу вздрагивает и эта дрожь отдается звоном предметов, стоящих тут и там: хрусталь, стекло, серебро посуды.
Джуд больше не придет ко мне, в том числе в новом теле, потому что даже теперь, пообещав себе не упускать, я не вовремя разжал руки.
Дрожь становится сильнее: полог кровати принимается колыхаться из стороны в сторону, лежать становится не слишком-то комфортно.
Я опускаю веки. Кто бы не вырубил меня там, на поле боя, ему стоило действовать более решительно и оборвать мою жизнь. Какой в ней теперь прок? Какой прок в королевской власти, если это больше не приносит никакой радости или даже надежды?
Едва ли Эльфхейм будет столь же добр ко мне во второй раз, едва ли вернет ее снова...
Я поднимаюсь и нащупываю кончиками пальцев ног домашние туфли, которые обычно надеваю в своих комнатах. Халат тоже ждет рядом — висит на спинке кресла. Знакомая прохлада шелка совсем меня не успокаивает.
В гостиной пусто, но горят светильники, которые я всегда зажигал для Джуд, даже после ее смерти. В углу меня ждет бар с алкоголем, среди которого я нахожу самое крепкое вино. Едва ли это поможет забыться, но зато позволит продержаться какое-то время, необходимое для...
Входная дверь открывается, кто-то проходит внутрь, стараясь ступать как можно тише, но тяжесть шагов выдает его с головой.
— Ты как раз вовремя, — говорю, не оборачиваясь, а затем делаю первый глоток. — Мне нужно, чтобы ты собрала семью, особенно Оука. Я хочу передать ему власть над Эльфхеймом.
Алкоголь проваливается в желудок, будто в черную дыру, ни тепла, ни блаженного чувства легкости. Приходится отставить стакан и взяться за бутыль. Только после этого я оборачиваюсь и окидываю Тарин взглядом. До чего она похожа и одновременно не похожа на Джуд...
Земля в очередной раз вздрагивает. Девушка расставляет руки в стороны, пытаясь удержать равновесие.
— Что ты такое говоришь, Кардан? Оук совершенно не готов становиться королем.
Она идет ко мне, ступая осторожно, будто опасаясь, что я отпрыгну и зашиплю, подобно змею.
— Я знаю, что тебе было больно все эти годы. Я знаю, что предательство Рандалина сильно тебя подкосило, но он ведь всего лишь слуга. Он ничего не значит. Да и та девочка-рыцарь... разве она что-то значит?
Глаза Тарин останавливаются на моем лице, ищут ответов. Она проницательна... или говорила с кем-то проницательным. В конце-концов, на поле боя было много глаз, все видели, как я кинулся к Джуд... к Джул, и какое представление устроил после. Поднимаю руку и несколько секунд смотрю на свои пальцы, от которых расползались по земле трещины. Не думал, что вообще могу нечто подобное...
— Мне казалось, что ты все еще верен памяти Джуд, — говорит ее сестра, протягивая ко мне обе ладони.
В прошлом я, бывало, позволял ей обнимать себя и представлял, что меня обнимает другая, но с такой же внешностью. Сейчас мне приходится уклониться от этого, пройти в сторону кресла-трона. Вот только сажусь на пол у одной из ножек, а не на сидение, и тут же прикладываюсь к бутылке.
— Это и была Джуд. Она вернулась к нам в новом теле, а потом погибла из-за этого остолопа, — шепчу, побалтывая жидкость в хрустальном сосуде. — Я в очередной раз ее не уберег.
Не важно, если все решат, будто король спятил. Скоро у Фейриленда будет новый.
— Не могу так больше. Не хочу снова справляться с ее уходом. Пусть недолго, но она была фейри... если посмертие для нас существует, то мы там встретимся.
Это решение давно зрело где-то внутри меня. Просто сейчас я его осознал и озвучил.
Делаю еще один глоток и откидываю голову на сиденье трона. Тарин пристраивается рядом, касается ладонью моих волос, будто ласкает. Кажется, алкоголь начинает действовать, потому что мне становится чуть более все равно, чем до этого.
— Оуку нужно лишь дождаться двадцатилетия Алисы. Как только она будет готова, он может отдать власть. Уж она-то точно будет готова, она вся в мать... — устремляю взор в потолок, но вижу только лицо своей женщины в те последние минуты, когда она смотрела на меня, когда еще была жива.