— Я говорила что не буду хорошей матерью, — слова Джуд звенят у меня в ушах на протяжении всего пути. То, как сдавленно они прозвучали, будто девушке пришлось выталкивать каждый звук из сжавшегося горла; то как уверенно они прозвучали, будто она уже примирилась с возможной кончиной и не ждет спасения. Все это заставляет меня лишь крепче сжимать пальцы на одеяле, в которое я укутал свою жену, и подстегивать коня мыслью «быстрее, быстрее, быстрее!».
Единственное, чего я хочу прямо сейчас — это спасти ее. Не быть хорошим королем или отцом, не казаться достойным короны, нет. Все это — наносное. Зачем мне эти атрибуты, если рядом не будет той единственной, чьего внимания я неосознанно ждал даже в юные свои годы?
Когда Джуд говорит, что просчиталась, мне хочется лишь попросить ее замолчать. Сердце подпрыгивает куда-то к горлу и там же замирает, на глаза наворачиваются дурацкие слезы. Немыслимой кажется мысль, что все закончится вот так, в шаге от возможного счастья.
Я молчу, даже сжимаю губы покрепче; опускаю глаза к ее лицу, изможденному и осунувшемуся; протягиваю руку, чтобы убрать с лица перепутанные и влажные от пота волосы.
— Не уверен, что справлюсь без тебя...
Можно было бы сказать, что она слишком уж паникует, что все будет хорошо. Однако я не могу лгать и сам прекрасно чувствую — время упущено, мы не успеем, а если и успеем, то это ничего не изменит.
В моем голосе слышны слезы, которые я так старательно сдерживаю, он дрожит и ломается, и все же я продолжаю:
— Если бы ты не была человеком, все не сложилось бы так, как сложилось в итоге. Я ценю это. Я люблю тебя такой. Не уходи...
На последнем слове в итоге я не выдерживаю и замолкаю, зажмуриваюсь. Впереди уже виднеются острова Эльфхейма и небольшие скопления огоньков. Я уже чувствую знакомый поток силы, которая поднимается в моей груди. Вот только... это происходит слишком поздно, неумолимо невовремя, ведь время вышло.
Конь опускается на полянке посреди леса и немедленно превращается в то, чем и был — в тонкую травинку крестовника. Я же опускаюсь на землю, по-прежнему удерживая на руках свою возлюбленную, безвозвратно потерянную: из ее губ больше не вырывается дыхание, ее рука, прежде сжимавшая рубашку на моей груди, безвольно свешивается вниз.
Первая капля почти черной в темноте крови падает на землю и обращается крошечным белым цветком, затем появляется еще один, и еще, до тех пор, пока вся поляна не начинает светиться в темноте из-за количестве бутонов.
— Я люблю тебя, — повторяю, будто надеюсь таким образом вернуть к жизни ушедшую.
Смогу ли я кого-то еще когда-то так полюбить? А захочу ли? Вжимаюсь лицом в ее волосы, вдыхаю мускусный запах пота, и больше не считаю нужным сдерживать слезы. Они, конечно, не превратятся в цветы, зато послужат неплохим источником влаги.
Не знаю сколько проходит времени. Ночь превращается в день, а затем в еще одну ночь, но сдвинуться с места и оставить Джуд кажется чем-то немыслимым. Я даже не сразу вспоминаю, что тела смертных не превращаются в цветы и травы, как это бывает с фейри, все жду подсознательно момента, когда в моих руках не останется ничего... Вот только ее волосы все такие же мягкие, ее пальцы все такие же сильные, а губы все также чуть приоткрыты, как в самый последний момент при жизни. Единственное отличие — это кожа, она становится холоднее и прочнее, будто идеальный гладкий фарфор. Моя возлюбленная так красива, что я просто не могу оторвать от нее глаз...
Что мне делать? Позволить ее семье забрать тело и похоронить по каким-то человеческим традициям, а может устроить пышную похоронную процессию среди фейри и положить останки рядом с костями Мэб? Что-то внутри протестует: в первом случае я лишусь возможности часто бывать на могиле, чего мне хочется, что касается второго... не удивлюсь, если кто-то устроит диверсию или будет шептать что-то гадкое. Нельзя допустить, чтобы о моей королеве говорили плохо. К тому же, если так подумать, поляна, где я нахожусь сейчас, выглядит достаточно умиротворенно и отсюда открывается хороший вид на полоску песчаного пляжа за деревьями, а также на небольшой участок леса, да и звезды над головой сияют сквозь ветви достаточно ярко, чтобы ими можно было любоваться. Помнится, иногда мы с Джуд сбегали в лес, чтобы побыть вдали от всех и насладиться природой нашей земли. Уверен, она бы одобрила такое место...
Мне даже не нужна помощь, чтобы все устроить, достаточно прибегнуть к магии. Пропитанное кровью одеяло превращается в платье глубоко бордового оттенка, цветы прорастают прямо из под моих пальцев, переплетая волосы в косы, а их пыльца окрашивает веки, щеки и губы, придавая лицу утраченные было краски. Дело остается за малым — за достойным курганом. Тут-то в ход идут корни деревьев, которые создают подобие навеса. Я отступаю в сторону, оставляя свою королеву на ее ложе из цветов, и наблюдаю за тем, как медленно, но верно ее фигурка исчезает среди цветов. Только еще пару деталей позволяю себе: заклинание, которое сохранит тело в том виде, в котором оно находится сейчас, и небольшое окошко, которое позволило бы заглянуть внутрь кургана, появись у меня на то желание.
— Я не стану тебя тревожить, не подумай, — горький смешок вырывается из горла, — но когда в свою очередь умру, то хочу оказаться рядом.
Глупо, пожалуй, но прямо сейчас я очень хорошо представляю свою будущую кончину. Наверняка это случится, когда кто-то возжелает власти, передача которой больше не гарантирована среди наследников Гринбрайеров. Наверняка это случится достаточно быстро. Успеет ли наша с Джуд дочь запомнить хотя бы кого-то из родителей?
Впервые за два дня я вспоминаю о новорожденном ребенке, оставленном где-то в мире смертных. Она была жива, это точно можно сказать по крику, разносившемуся по палате, но что еще? Стоило бы отправиться обратно и узнать, но у меня нет на это сил и желания. Я приваливаюсь спиной к кургану Джуд, откидываю голову на мягкую траву, покрывающую его, и гляжу на звезды. Кажется, не такой уж я и хороший отец, да?
Это подтверждается, когда наступает день: меня находят королевские рыцари, а вместе с ними Вивьен. Девушка выглядит недовольной, если не сказать — злой, но не говорит ни слова, пока не убеждается, что лишние уши нас не услышат. Зато затем не стесняется в выражениях: отчитывает за исчезновение, за отсутствие вестей о состоянии Джуд, за безответственность по отношению к дочери.
— Ты ведь хотел быть отцом, так почему бросил ее на произвол судьбы?! — к концу гнев Виви будто выдыхается.
Она плюхается на траву рядом со мной, боком к кургану, прижимается висков к траве и прикрывает глаза, будто прислушивается.
— Она здесь, да? Моя сестренка.
Я киваю, сглатывая ком в горле, но никакие подходящие слова на ум не идут. Может и не стоило хоронить Джуд вот так, но зато никто ее у меня не отнимет.
— Я так надеялась, что ты успеешь ее спасти, хоть на то и не было похоже...
Виви шепчет, хмуря лоб, будто сдерживает слезы. Уверен, для нее это также непросто, как и для меня, хоть и немного по-другому. Чтобы отвлечь, я все-таки задаю вопрос, пусть и не чувствую в себе уверенности или желания получить ответ:
— Как она? С кем?
Девочка, потерявшая мать в день своего рождения. Девочка, почти прорвавшая себе путь сквозь тело моей любимой. Я далеко не дурак, чтобы не понимать это.
— Она в полном порядке: здоровая сильная малышка. Я забрала ее из клиники сразу, как в этом убедились врачи. Сейчас она у нас дома с Тарин и Хизер.
Пожалуй, из всех вариантов — этот самый лучший. Тарин отлично знает как позаботиться о младенце, ведь у нее есть свой, а Хизер побудет отличной поддержкой и помощью. Это лучше, чем отнести новорожденную во дворец Эльфхейма и перепоручить нянькам.
Я киваю, как бы давая понять, что услышал, но больше не шевелюсь. Джуд велела мне быть сильным: хорошим королем и отцом. Однако мне сложно даже придумать с чего стоит начать.
— Только не ненавидь ее. Она ни в чем не виновата и нуждается в отце, — шепчет Виви, будто опасается, что я неожиданно превращусь в своего отца и стану игнорировать дочку.
Мысль об Элдреде и ранних годах жизни заставляет табун мурашек пройти по спине. Нет уж, нет, такого я точно не допущу. К тому же, обещал ведь Джуд любить нашу дочь всем своим гнилым сердцем.
Решить легко, а вот сделать — совсем не так-то просто. Несколько дней после возвращения во дворец я не могу заставить себя отправиться в мир смертных, чтобы навестить ребенка, да и другие дела отвлекают внимание. По стране расходится весть о смерти королевы и Живой совет немедленно наседает на меня с советами о том, что и как лучше делать, лишь бы не лишиться власти. Какие-то из их советов я даже считаю толковыми и претворяю в жизнь, часть откладываю в дальний ящик, а часть достаточно жестко отсеиваю. Стоит признать, все это помогает не думать и не вспоминать.
Ровно до тех пор, пока в мои покои не входит все та же Вивьен, а за ней Хизер и Тарин, держащая на руках младенца.
— Мы решили, что раз ты не спешишь с ней познакомиться, то пора с этим помочь, — мягко говорит последняя, улыбаясь и поглядывая то на меня, то на малышку.
Тарин так похожа на Джуд, что на нее больно смотреть, особенно, когда она решительно подходит ко мне и протягивает свою ношу. Так могла бы поступить моя любимая, лишая меня права выбора.
Я опускаю глаза, вглядываясь в незнакомое прежде личико. У девочки светлая кожа и несколько темных волосков на голове, пока непонятно какого цвета, а еще большие глаза: янтарные, с золотистым ободком вокруг зрачка. На меня будто смотрит Джуд и я сам в одно и то же мгновение. Воздух застревает где-то в горле от одной мысли об этом. Помнится, я мечтал о том, чтобы ребенок стал продолжением нас обоих, и вот моя мечта исполнилась, пусть совершенно извращенным способом.
— Держи, — зовет Тарин, пододвигаясь еще ближе.
Не знаю, могу ли отказаться... Не знаю, хочу ли вообще отказываться, и пока раздумываю, все делают за меня. Мои руки вздрагивают, когда на них ложится вес маленького тельца — слишком большая ответственность, слишком хрупкая ноша. Девочка что-то агукает и протягивает ко мне ручку, цапает пальчиками щеку, и в том месте немедленно начинает саднить.
— Она сняла варежку, — охает Тарин, ища глазами кусочек ткани.
Я же не могу не подумать о состоянии Джуд в ее последние минуты и о том, как мучительно-больно ей приходилось до этого. Вот что она испытала? Только царапины были не внешними, а внутренними. Смотрю-смотрю-смотрю на маленькие, но острые ноготки, которыми оканчиваются пальцы дочери, и не могу перестать.
— Вы успели придумать ей имя? — спрашивает Вивьен где-то за границей пузыря, образовавшегося вокруг меня.
Голос доносится глухо, будто она на другом конце комнаты, а не в пяти шагах, но смысл вопроса понятен. Я киваю, хотя и не спешу проговаривать имена вслух — это слишком важная часть, чтобы ляпнуть необдуманно.
— Чуть позже будет церемония представления, — кажется, это первые слова, которые я вообще произношу за последние полчаса?
— Тебя зовут Риа Алиса Далия... Джуд, — шепчу я дочери, когда остаюсь с ней один на один. — Для всех просто Алиса. Клянусь никогда не использовать твое полное имя, чтобы повелевать тобой или принуждать к чему-либо.
Просто, но действенно. Каждый родитель в Фейриленде приносит подобную клятву, чтобы его жители оставались свободными.
Оставляю на лбу малышки поцелуй-благословение и подтягиваю под голову подушку, чтобы было удобнее. Мы лежим на огромной королевской кровати в королевской же спальне и с тех пор, как я остался один, здесь никогда еще не было так тепло, как сейчас.
Дочка растет смышленой и радует меня каждый день этой новой одинокой жизни. Она очень похожа на Джуд: любит сражения на мечах, разгадывает все доступные головоломки и подмечает детали, которые не видят другие, но еще она такая же проказница, как и я. Переняв мою манеру разговора, девчушка упражняется в острословии на придворных, а сколько раз мы разыгрывали ни о чем не подозревающих слуг, набрасывая иллюзии, будто являемся кем-то другим, а не собой?
Жаль, что все это не может скрасить мое одиночество в полной мере.
Я утратил вкус к придворной жизни, а вместе с ним сошли на нет и королевские празднества. Два торжества в год едва ли можно считать достаточными? Дни рождения принца Оука и принцессы Алисы — единственные случаи, достойные увеселений.
Политика, безусловно, вносит определенное разнообразие, но и тут не удовлетворяет мои интересы. Суды я провожу механически, прислушиваясь исключительно к голосу разума, а не к чувству жалости или к симпатиям. Подавлением восстаний всегда занимается Грима Мог с моего молчаливого дозволения. Если кто-то и желает свергнуть угрюмого верховного короля, как меня стали называть, то сил на это и поддержки со стороны подданных не достает.
Да, я слыву справедливым королем. Пусть мрачным. Пусть нелюдимым. Зато страшно привлекательным. Интересно, порадовала бы Джуд такая картина моего правления?
Чем старше становится наша с ней дочь, тем сложнее мне приходится. У нее те же каштановые волосы, что у ее матери, а еще привычка заплетать их так, чтобы получались рожки. Войдя в подростковый возраст, она распрощалась с привычной детской худобой и превратилась в стройную девушку, вот только очертаниями больше похожа на человеческих женщин, чем на худышек-фейри. А еще у нее оказалось очень и очень знакомое выражение лица в моменты злости или недовольства, даже при том, что чертами Алиса пошла больше в меня, чем в мать. Стоит глянуть на нее со сложенными на груди руками, и вот уже мне видится моя королева мечей, недовольная происходящим и готовая заявить об этом во всеуслышание. Может поэтому в последний год я все чаще бываю у королевского кургана, а не во дворце? Может поэтому избегаю дочь.
Чем больше проходит времени, тем сильнее становится тоска. Кто придумал, что будет легче? Как они посмели провести меня подобным образом? Это прямо противоположное чувство, гнездящееся где-то у самого сердца, готовое всадить иглу в него в самый неподходящий и самый неожиданный момент, даже в минуты мимолетной радости.
Кстати, о радости...
— Я планирую рыцарский турнир в твою честь, — улыбаюсь дочери, поглядывая на нее сквозь хрустальный бокал, наполненный вином лишь на треть. — Тебе будет четырнадцать... Вполне подходящий возраст, чтобы обзавестись своим первым рыцарем. Герольды уже были разосланы по всем Дворам. Празднования продлятся семь дней. Право решающего голоса, безусловно, принадлежит мне, но я прислушаюсь к твоим пожеланиям.
Помнится, у меня самого никогда не было личного рыцаря до момента, пока Кровавая корона не увенчала мою голову. Зато Балекин держал целый отряд стражи, готовой исполнить любой его каприз...