Мои пальцы сжимаются вокруг запястий Лисички. Мои губы накрывают ее губы. Мое колено проникает между ее бедер, чтобы почувствовать жар тела и близость.
Я хочу ее, хочу всю, и не только в физическом смысле.
Сердце заходится при одной только мысли о том, чтобы отпустить, а потеря кажется и вовсе немыслимой. Все еще непонятно почему она выбирает смерть жизни со мной, но ведь изменить это мнение еще будет возможность, так?
Например, сейчас.
Когда ее губы раскрываются мне навстречу, я подаюсь еще ближе. Выпускаю одну руку, надеясь, что не получу оплеуху ею же, вжимаю ладонь в талию. Это ведь согласие? Или как минимум принятие.
Поцелуй превращается во что-то головокружительное, будто я обрел давно утраченное и теперь познаю его заново. Это надежда и эфемерное счастье, и шанс на дальнейшую взаимную любовь, пусть ту увидят лишь ночь и далекие звезды. Неважно? Главное, что все еще может быть, ничто не потеряно. Сердце бьется быстрее, кровь струится по венам и грохочет в ушах, а мои эмоции и эмоции Эванджелины переплетаются и прорастают друг в друга. Я задыхаюсь в этом потоке. Даже в ночь нашего полного единения такого испытывать не приходилось.
Потом же... она оседает в моих руках, будто враз потеряла все свои недюжинные вампирьи силы. Поцелуй обрывается сам собой, а я с испугом и растерянностью заглядываю в ее глаза. Это была шутка! Это была пустая угроза! Я был почти уверен, что поцелуй не сработает, что будет неспособен убить ее! Как это может произойти, если однажды уже повезло?
— Нет-нет-нет, — шепот вырывается сам собой, совершенно неподконтрольно разуму.
Я опускаюсь на колени, удерживая девушку в своих руках, совсем как было минувшей ночью с другой... Ужас пронзает с головы до ног, пускает искры по всему телу, отзывается покалыванием в кончиках пальцев и, необъяснимо, где-то в пояснице.
— Ты не можешь умереть... — еще одна бессмысленная фраза. — Лисичка! — и такой же бессмысленный призыв.
Вспоминается тот день, когда я потерял свою Лису. Стоило ли бороться с проклятьем лучника, если нас ждал безрадостный финал. Так и сейчас, стоило ли пытаться уберечь ее душу, если все заканчивается из-за моей же самонадеянности!
— Пожалуйста, не уходи, — я прижимаю ее к своей груди, чувствуя, как отвратительное горькое рыдание подступает к самому горлу.
Что же, в этом я скорее мойра, чем вампир, ведь слезы по-прежнему кровавые...

Если мы с Лисичкой правда суждены друг другу, то все не может закончиться вот так: в одночасье и глупо. И все же она лежит на моих коленях, бледная и едва ли способная дышать, а ее пальцы разжимаются и рука соскальзывает с моего плеча вниз. Сколько раз такое происходило? Не счесть. И все-таки нынешний кажется самым ужасным.
Я склоняюсь ниже, придавленный к полу грузом вины и осознания, зажмуриваюсь, сжимаю девушку крепче в своих объятиях. Будто таким образом можно удержать ускользающую жизнь! Ее волосы такие мягкие. Ее щека такая бархатистая, когда я прижимаюсь своей. Мои слезы капают куда-то на воротничок простого домашнего платья, которое я покупал не так давно в лавке неподалеку. Кажется, оно будет безвозвратно испорчено, но какая теперь разница?
— Джекс, — окликают меня чуть слышно.
Я от этого только вздрагиваю и крепче зажмуриваюсь. Если станет корить меня, то ладно. Если же сейчас прозвучат слова о том, что ничего страшного не случилось, то это будет банально, но и такое можно стерпеть.
— Я здесь, я в порядке, — ну вот, как и ожидалось.
Чужая маленькая ладошка ложится мне на скулу, пальчики ласкают кожу. Я давлю всхлип:
— Маленькая лгунья... — разве можно утешать кого-то такими словами, когда все очевидно?
Все же открываю глаза, все же заглядываю в бескровное лицо и отмечаю алую капельку на губах и мои слезы на кончиках пальцев, поднесенных ко рту. Она пробует их на вкус? Зачем?
— Я действительно могу пережить твой поцелуй, — шепчет Эванджелина, чуть приподнимаясь.
Я замираю, когда наши губы вновь встречаются, пусть и на краткое мгновение. В голове и в сердце поселяется пустота. Мы ведь почти простились... но это был не конец? Поверить оказывается настолько тяжело, что несколько мгновений я просто смотрю на нее, а когда меня обнимают и прячут лицо на плече, то рефлекторно обнимаю в ответ. Это правда не конец? Я правда могу быть с ней всю отведенную мне вечность, наслаждаясь улыбками и теплом?
— Моя лисичка... — сжимаю объятия крепче, одновременно веря и не веря.

Какое-то время думать ни о чем не получается, да и не хочется. Я плыву по волнам блаженства, баюкая в своих объятиях девушку, которую сначала чуть собственноручно не отдал другому, потом обвинил в убийстве, а затем и обратил в вампира. Смогла бы она полюбить меня, если бы знала о двух последних пунктах? Должна ли узнать сейчас? Перевожу дыхание, сосредотачиваясь сначала на более насущной проблеме:
— Мы можем уехать отсюда. Есть дом в глуши... где можно жить только вдвоем, не отвлекаясь на человеческие запахи. Кастор... Хаос рассказывал об «особом виде извращения», когда вампир питается не человеческой кровью, а кровью животных. Можно попробовать этот способ.
Не знаю, будет ли мне легко возвратиться в Холлоу и вновь воспринимать его, как свой дом, но попытаться стоит. То же самое касается смены питания.
— Если только ты готова быть со мной, потому что, должен признаться, это именно я уложил Аполлона в кому, чтобы направить тебя на путь становления ключом из пророчества.
Слова падают подобно камням и будто отделяют одно мгновение от другого, вновь создают неопределенность в будущем. Можно было бы сказать, что мне не привыкать, но это совершенно не так.

Все внутри меня подрагивает из-за возможной реакции на признания. Будет ли это жест отчуждения со стороны Эванджелины или сразу попытка выбраться из объятий? Исказится ли ее лицо от ярости, а может она накричит на меня и потребует освободить ни в чем неповинного принца от заклятия? Кто знает... Я стараюсь не показывать страха, хотя и испытываю его, стараюсь скрыть дрожь в пальцах, хотя меня того и гляди начнет колотить целиком. Кто бы мог подумать, что она может пережить поцелуй, но отказаться от всего из-за моей изъеденной червями души.
«Так уже было с Теллой».
Стараюсь не думать об этом, не проводить параллелей между ситуациями, но они возникают сами собой. То, с каким отвращением она смотрела на меня. То, с каким желанием она бросилась на шею Легендо, желая быть с ним одним. Ждет ли меня подобное принятие вообще? Я раз за разом совершаю ошибки, которые могут отвратить любого человека, особенно девушку.
На удивление, вместо того, чтобы отстраниться, Лисичка всего-то начинает задавать вопросы. Ее глаза блестят как-то по особенному, ее сердце будто начинает биться быстрее. Я вслушиваюсь в каждое слово, страшась и ожидая отыскать в них подвох, но ничего не нахожу. Мне даже обещают, что мы уедем сразу, как заклятие с принца будет снято. Мои веки сами собой опускаются, когда девушка тянется ближе, чтобы прижаться губами к щеке. Если она так говорит, значит, так оно и будет.
— Ты захочешь убедиться в том, что он освобожден? — я спрашиваю, потому что сам обязательно выставил бы именно такое условие.
Прикидываю варианты, при которых мы могли бы понаблюдать за Аполлоном и никого не убить.
— Я уже освободил его, но вряд ли ты в это просто так поверишь...
На ум приходят только газетные сводки. Иногда там попадаются фотографии, а иногда просто упоминание чудесного исцеления. Этого мало? Не знаю, потому говорю:
— Подтвердить мои слова могут только газеты.