стокгольмский синдром

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » стокгольмский синдром » another story / ориджиналы » i will let you go this time


i will let you go this time

Сообщений 61 страница 79 из 79

61

Я рассчитываю, что алкоголь поможет нам обоим расслабиться, и это действительно срабатывает. У меня в голове начинает приятно шуметь, а щеки Лиззи розовеют и она делится мыслями, которые в другой ситуации наверняка оставила бы при себе.
— Я так сильно люблю тебя, — я улыбаюсь на этих словах и тянусь ближе.
Сколько раз они уже прозвучали за все время? А у меня так и не нашлось решимости их произнести. Глупо, недальновидно. Уж лучше сейчас, чем перед операцией? Ведь никогда не знаешь, чем та закончится...
Отметаю в сторону эти пугающие мысли, заставляющие сердце на мгновение замереть. Не время сейчас для них.
— Я... тоже... тебя люблю, — выдыхаю, наконец, то, что должен был сказать уже давно. — Так что мы просто обязаны быть счастливыми, а не наоборот.
Еще один поцелуй. Какой уже по счету за сегодня? За ним следующий, а потом новый. Мы как-то незаметно оказываемся на постели обнаженными и полностью открытыми. Я изучаю кончиками пальцев шрамы Элизабет, и стараюсь не сжиматься, когда она делает то же самое. Я проникаю в нее и очень надеюсь, что боль была лишь мгновением в вечности, а не всей вечностью. Ощущения оказываются совершенно непередаваемыми, а нежность заполняет мое сердце до краев и выплескивается, растекаясь по всему телу.
— Не думал, что ты из тех девушек, которые стесняются своего отражения в зеркале. Может и ванну принимаешь в одежде? — это подколка, а не досада, так что я обнимаю свою жену покрепче, чтобы она не вздумала отстраниться и сбежать.
Держать ее в объятиях слишком уютно. Да и обмениваться мыслями — тоже.
— Мне совсем не нужны дети. Только ты.
Я правда так думаю. Было бы, пожалуй, мило иметь кого-то, кто походил бы одновременно на нас двоих. Однако я не настолько люблю людей, чтобы тосковать по тому, чего нет и не может быть. К тому же, жизнь и здоровье Лиззи куда важнее, чем все остальное.
И оттого меня удивляет неожиданная тоска с ее стороны, поиски решения. Разве так уж плохо оставаться только вдвоем? Пройти рука об руку через жизнь? Почему стереотип о браке, в котором обязательно должны быть дети, так распространен?
— Давай побудем только вдвоем какое-то время? Потом решим по поводу ребенка, ведь кто знает, что нам готовит жизнь. Может и свой будет однажды?
Запускаю пальцы в волосы, окончательно разрушая прическу, а когда мы встречаемся глазами, то долго удерживаю взгляд. Сейчас ведь один из самых идеальных моментов? Мне хочется сохранить его в памяти как можно дольше.

Воспоминания о дне нашей свадьбы согревают меня долгое время и в особенно тягостные периоды. Пожалуй, особенно ценным я ощущаю то умиротворение и ту близость тогда, когда Зиглинде объявляет дату операции, а мы являемся в ее дом, груженые вещами. У меня холодеют кончики пальцев от страха, но показать это, значит, напугать находящихся рядом женщин еще больше. Я стараюсь держаться и служить опорой, как то ожидается, хотя и не выпускаю руку Лиззи ни на мгновение.
— Все будет хорошо. Мы скоро увидимся, — обещаю, улыбаясь непослушными губами.
Подруга запретила мне присутствовать во время операции, да и в комнату войти не позволила, заявив веско о стерильности. Мне останется только мяться под дверью и считать секунды, так что сейчас я делаю все возможное и невозможное в попытках оттянуть этот момент.
— Я люблю тебя, — это всего-то второй раз, когда я говорю подобное, но выходит куда легче, чем раньше.
Может дело в ситуации. Может в понимании, что тянуть нельзя. Я целую жену в губы, затем прижимаюсь к тонким венкам на запястьях обеих рук. Стараюсь дышать и слежу за тем, чтобы она тоже дышала.
Потом же появляется Зиглинде и уводит мою любимую, и остается только смотреть на запертую дверь, из-за которой не доносится ни звука.

0

62

разве не большинство историй, где двое беззаветно любят друг друга, заканчиваются плохо? возможно счастье просто недоступно в нашем затхлом мире? и мне бы хотелось верить в лучшее, да только... как можно, если судьба нашей семьи была исковеркана настолько сильно? да и если говорить только про любовь, то я так редко встречала пары, которые действительно ценят друг друга просто за то, кем они являются. среди них родители михаэля и мои родители, чьи судьбы сложно описать какими-то хорошими словами. жестокая смерть из-за нападения. да, какое-то время они прожили вместе счастливо, но в итоге их ждал лишь печальный конец.
и что, если нас тоже ждет лишь тоска? мы даже оба прекрасно понимаем, что это вполне возможно и что это может быть лишь вопросом времени, а ещё того, насколько удачливой я буду, насколько сильным будет мой организм в нужный момент. но даже со всем этим пониманием, мы не спешим отказываться от чувств, а наоборот погружаемся в них всё больше с головой. я так счастлива услышать от него признание в ответ, пусть и знаю насколько тяжело оно ему далось, я так счастлива услышать ещё одну прекрасную и невероятно привлекательную ложь о том, что мы должны быть только счастливы. мне бы правда безумно хотелось, чтобы это стало правдой... но что должно произойти для этого? пока мне невдомек. в первую очередь каким-то чудесным образом мне необходимо излечиться, стать снова, если и неполноценной, то близкой к тому.

пусть это и будет значить, что на моём теле прибавится шрамов и мне вновь придется заставлять себя смотреть на себя, не отворачиваясь. - я привыкла к тому, как выглядит моё тело. но это не значит, что привык ты. девушка не должна иметь столько шрамов, которые уродуют тело. тебе ли не знать что это считается грязным в нашем обществе. - прикусываю свою губу, раздумывая над тем, стоило ты вообще объяснять всё это ему? стоило ли преподносить это так, словно он мог оказаться одним из тех, кто предосудительно к такому относится? я ведь знаю что нет, но всё равно мне жутко стыдно из-за навязанных норм. даже сейчас, после всего, что между нами уже случилось и после того, как мы касались друг друга откровенно, мне всё равно немного стыдно. - мне нужно немного времени привыкнуть, что ты тоже сможешь видеть меня такой, чтобы не смущаться лишний раз. - я хоть и пыталась подготовиться к этому морально до вступления в брак, а всё равно реальность ударяет совершенно иначе.
как и невозможность иметь детей. я прекрасно знаю всё это, так почему продолжаю говорить и настаивать? почему эта мысль вдруг не отпускает меня? из-за женской ответственности подарить наследника? едва ли, хотя и не скажу, что совсем не озабочена этим. или из-за банального желания оставить хотя бы частицу себя, как бы всё не пошло в дальнейшем будущем? это уже ближе, но это ведь невозможно! слишком много времени прошло. - да, ты прав. нужно просто ждать того, как всё сложится в дальнейшем. - я прижимаюсь к нему, прислушиваясь к ровному сердцебиению, и постепенно начинаю засыпать, пока моё собственное сердце тревожно прыгает в груди.

вот только тот мандраж перед возможным будущим совершенно не сравнится с тем, как я себя чувствую в день перед операцией. он может как подарить больше надежд и возможностей, так и отнять вообще всё. моё сердце буквально раздирает от боли, когда я думаю о том, что могу больше не увидеть своего мужа. но для меня это будет лишь чернота, а ему же потом жить с этим и проходить через всё это самостоятельно. я уже дала миллион и одно указание своему брату о том, что он должен будет вытащить михаэля, если вдруг тот впадет в депрессию и с головой уйдет в работу. и дала указания мэри о том же самом, но по отношению к эдварду. они оба готовы к возможным последствиям, но всё же немного поостеречься не помешает. - я тоже надеюсь, что всё будет хорошо, - говорю михаэлю, когда мы оказываемся в стенах дома зиглинде, и буквально слышу, как мой голос дрожит. почему нельзя просто оставаться спокойной? зиглинде давала наказ не нервничать, но разве же такое вообще возможно?
я буквально чувствую, как скоротечно идет время, как в моей голове звучит каждая секунда, которую не вернуть назад. мы стоим вдвоём перед дверьми, которые вскоре мне предстоит пересечь и готовиться к неизбежному будущему. но пока же у нас есть немного времени; было немного, и теперь осталось совсем немного. когда ты ограничен им, то оно кажется бесконечно ценным и бесконечно важным. нельзя упускать ни секунды. наверное потому он признается мне в любви во второй раз? я улыбаюсь мягко, целуя его в ответ. - я тоже безумно люблю тебя. помни об этом.
зиглинде появляется на пороге во все оружия: в маске и тусклой одежде. это сигнал того, что пора? вдыхаю и выдыхаю несколько раз, не позволяя себе оборачиваться. но в комнату всё же не вхожу. прикрываю двери на мгновение, чтобы проговорить кое-что ещё: - если... я правда верю в лучшее, но если всё пройдет не так, как мы хотим. пожалуйста, пожалуйста, не оставайся один. позволь своему сердцу открыться кому-то ещё, потому что лишь так его можно будет излечить. - я сжимаю его ладони в своих, а затем наклоняюсь, чтобы поцеловать их. - помни свои собственные слова о том, что мы просто обязаны быть счастливыми. вместе. - даже если он останется один, то ради меня он сможет искать своё счастье?
на этот раз я закрываю за собой тяжелые двери и окидываю взглядом зи и ещё одного врача, с которым мы виделись однажды. они предлагают мне переодеться и я просто послушно делаю это, неожиданно не ощущая особого страха. возможно, теперь это уже просто бессмысленно? боюсь я или нет - это не изменит возможного результата. я ложусь на кушетку, смотря исключительно в потолок; слушать позвякиванья инструментов и без того достаточная мука. - мы погрузим тебя в сон. и, надеюсь, потом встретимся вновь. - говорит зиглинде и я буквально чувствую, как она сама напряжена. киваю ей пару раз головой и выдавливаю улыбку. - каков бы ни был исход, не вини себя. ты сделала всё что могла и даже больше. - вдыхаю воздух самостоятельно последний раз перед тем, как они накрывают мое лицо какой-то странной маской.
и наступает темнота.

0

63

У меня не хватает сил даже на то, чтобы передвигаться по коридору, выплескивая тем самым беспокойство. Все внутри замерло в ожидании известий, и я замираю тоже, устроившись на ближайшем стуле, выпрямив спину и сцепив покрепче зубы. Внешне ничто не выдает моего волнения, внутри же я чувствую самый настоящий ужас. Вот бы деньги могли решить все проблемы, вот бы медицина была развита настолько, чтобы по щелчку пальцев исцелить больного человека...
Я думаю о религии, затем вспоминаю Себастьяна. Будь у меня возможность загадать желание, пошел бы я на сделку ради здоровья Элизабет? Расплатился бы своей душой? Она бы не порадовалась таким новостям, отругала меня... Зато была бы в полном порядке, смогла бы родить детей, о которых так мечтает.
Обручальное кольцо поблескивает на безымянном пальце, привлекает взгляд, и я долго смотрю на этот блеск. Будь у меня под боком демон, я бы пошел на сделку ради безопасности своей жены. Терять-то особо и нечего.
Вот только демона рядом нет, а отчаяние захлестывает с головой. Невозможно не думать о том, что наш последний разговор был последним на полном серьезе. Невозможно не цепляться за слова, за просьбу быть счастливым и отыскать кого-то еще, кого можно было бы впустить в сердце. Горький смешок вырывается из груди: да зачем мне кто-то еще, если ее не будет?
Тик-тик-тик. Часы щелкают чуть в стороне, безжалостно отсчитывая минуты. Из-за злополучной двери не доносится ни звука. Затем, неожиданно, следует резкий звон и возглас, который заставляет меня подскочить. Что-то случилось? Что-то пошло не так? Делаю несколько порывистых шагов, кладу ладонь на ручку. Инстинктивное желание повернуть ту и войти приходится подавить: нельзя. Будь проклята эта стерильность!
Или подождите, нет, будь она благословенна. Как удачно, что много лет назад я отправился в глухую немецкую деревню и вызволил оттуда зеленую ведьму. Как удачно, что за минувшее время мы не утратили связь, а она развила свои способности до нового уровня. Если это спасет жизнь Лиззи, я готов даже на большее.
У меня нет креста, да и в доме подруги не отыскать никаких символов веры. Отчасти жаль, ведь мне, впервые за долгие годы, хочется помолиться. В повисшей в коридоре тишине неожиданно становится слышен далекий звон колоколов. Я, конечно, отбрасываю мысль о том, чтобы направиться в церковь, но не могу не признать символизма.

— Мы закончили. Она проспит следующие несколько часов из-за наркоза, но ее можно перенести в спальню. Поможешь Вольфу?
Зиглинде появляется из-за злополучной двери тогда, когда я уже окончательно распрощался со всеми силами. Ее руки чисты, платье выглядит так же аккуратно, как и всегда; словом, ничто не намекает на сложную многочасовую операцию. Разве что чуть более растрепанные и примятые после косынки волосы?
— Как она? — не могу думать больше ни о чем.
С замиранием сердца вглядываюсь в глаза напротив. Зеленые... но совсем не такие, как у моей Лиззи. Глаза Лиззи — пронизанные солнечным светом молодые листья. Глаза Зиглинде — затянутое ряской болото, хранящее слишком много тайн. Спутать их невозможно.
— Все прошло хорошо. Дальше... покажет время.

Мы переносим мою любимую в спальню, приготовленную специально для нее. Подруга не раз отмечала, что после операции придется провести какое-то время под ее постоянным наблюдением, так что мы были готовы. Я накрываю Лиззи одеялом, присаживаюсь рядом и берусь за безвольную руку. Ждать пробуждения разве не самое естественное из желаний?

Вот только ни через обещанные несколько часов, ни на следующее утро моя жена не просыпается. Ее сердце размеренно бьется. Ее щечки бледные, но теплые, а глаза движутся под плотно закрытыми веками. Тогда что не ладно? Не знаю. Да и Зиглинде не знает тоже.
— Мы дали не настолько большую дозу. Она должна бы уже проснуться.
Мне остается наблюдать за тем, как все вокруг разводят руками и ждать-ждать-ждать. Ближе к полудню я прихожу в такое отчаяние, что все-таки покидаю дом и иду к ближайшему храму, где ставлю свечу за здравие. Улыбчивый священник даже подсказывает молитву, но уж без этого я решаюсь обойти — лишнее, а по возвращению в дом немедленно жалею.
Она все еще спит: уголки губ чуть приподняты вверх, пальцы левой руки сжимают краешек одеяла. В груди немедленно поднимается страх вчерашнего дня: потерять, больше никогда с ней не заговорить.
Может пора воспользоваться нашатырем?
Я будто жду чуда от обычного нашатырного спирта, но и тут получаю отказ:
— Давай еще немного подождем и доверимся естественным процессам. Операция — это сильный стресс для организма. Во сне ей может быть комфортнее, чем наяву.
Вот и приходится вновь смириться. Я забираюсь в постель, притягиваю Элизабет к себе, так, чтобы ее головка легла мне на плечо, и вдыхаю запах ее волос. Они пахнут спиртом и стерильностью, но еще, совсем неуловимо, ею.
— Если ты не проснешься, оставишь меня один на один со всем этим, я тебя не прощу, так и знай, — шепчу, зажмуриваясь.
Глаза обжигает, будто поднесли горящую головню, да и это было бы лучше чем осознание, что все дело в предательских слезах.

0

64

темнота не пугает меня. это то, к чему я была готова с самого начала, это то, к чему я приучила себя за последнее время. хотя обретение любви, отношений, мужа, накладывают определенные сложности на принятие неминуемой участи. и надежда, которой меня буквально пропитал михаэль, не думает даже гаснуть. создается впечатление того, что я вцепилась во что-то материальное в реальности, чтобы обязательно вернуться обратно. но я не могу проверить этого, потому что реальный мир мне сейчас не доступен; тут я словно заперта в темной коробочке. сколько времени мне предстоит провести вот так? как надолго затянется сама операция и какой же будет её итог?
мне кажется, что я слышу надрывное биение собственного сердца перед тем, как оно резко останавливается на несколько долгих мгновений. может я лишь надумываю себе это и заодно боль, которая прожигает меня изнутри и не дает думать о лучшем. тогда ведь всё должно было измениться? темное пространство вокруг меня должно было обречь светлые черты; ведь мне действительно положено быть в раю? или за проступки прошлого я всё же не была наказана достаточно? на этот раз страх всё же настигает меня; что, если я не смогу встретиться со своим любимым даже когда-то, в будущем, когда придет его время? потом боль подергивает меня снова, заставляя сжаться в коробочке своего сознания.

я слышу биение сердца вновь. своего ведь? может это лишь выдумки, отголоски каких-то остатков моих фантазий или само воплощение надежды. стук кажется нервным, прерывистым, и всё же реальным. неужели зиглинде действительно удалось то, что не удавалось ещё никому в мире? ей удалось починить чьё-то сердце, которое внезапно в столь раннем возрасте начало работать слишком неправильно. и если так, то я действительно хочу расцеловать её прямо сейчас, сказать ей огромное спасибо за шанс, на который я уже не рассчитывала.
но только время тянется дальше. мне сложно понять сколько именно минуло, но реальность не вернулась ко мне, я не смогла снова увидеть её перед своими глазами... по крайней мере, пока что. а боль же в груди ворвалась словно с новой силой: похоже на резкие удары, после которой следует тянуще-режущее чувство. мне бы хотелось заглушить её прямо сейчас, но я не могу даже прикоснуться к себе, чтобы понять откуда та появилась. могу лишь чувствовать её, да надеяться, что она сама по себе станет менее ощутимой.

чёрное пространство постепенно обретает краски: поначалу выцветшие, но затем всё более яркие. это поместье фантомхайв?.. это не может быть реальностью, лишь моей выдумкой, моим сном. что, если последним желанием? я ступаю по мощеной дорожке ближе к высоким дверям, не зная стоит ли мне стучать или войти, как хозяйка. будет ли там открыто вообще? подношу пальцы к деревянной поверхности, ловя слухом детский смех; как странно... может, я увижу своего брата и мэри с их ребенком?
собираюсь уже открыть дверь, как неожиданно проваливаюсь словно сквозь неё. может это такое интересное перемещение во сне? ступаю дальше, отмечая, что холл пуст - ни одного слуги, ни дворецкого, который встретил бы меня, никого из моей семьи. двигаюсь всё глубже, чтобы замереть перед большой музыкальной гостиной, в которой мы с михаэлем иногда играли в четыре руки. именно отсюда доносятся оживленные разговоры и детский смех; наверняка все заждались меня? в очередной раз собираюсь толкнуть дверь, но лишь бесцеремонно проваливаюсь внутрь.
здесь действительно оказываются мэри с эдом и их генри, который изрядно подрос. затем мой взгляд цепляется за михаэля, которому я спешу улыбнуться, но он даже не смотрит на меня в ответ. - вы что, забыли подождать меня? - неловко смеюсь, понимая, что совсем никто не обращает на меня никакого внимания. зато моё собственное прикипает к красивой женщине, которую я никогда раньше не видела, держащую на руках крошечное создание. это ещё один ребенок?.. - может и мне дашь подержать? всё-таки я отец, - смеется михаэль, приобнимая за талию девушку и целуя её в щёку, пока та наигранно смеется. боль нарывом образовывается в моем сердце; всё-таки... всё-таки?

мне становится тяжело дышать, я отступаю и отступаю, и отступаю, пока не оказываюсь в коридоре вновь. а затем свет неожиданно сменяется сумерками; я моргаю много раз, желая, чтобы обжигающие слезы оставили меня. что это было? и где я теперь? боль словно разрывает мою грудь при малейшем движении и я взвизгиваю от неожиданности. лучше вообще не шевелиться! в комнате пахнет спиртом и чем-то ещё, какими-то травами. я вернулась в дом зиглинде? в тот самый день, когда мне пообещали жизнь? - михаэль... - шепчу я, чувствуя тепло рядом с собой, но не имея возможности даже повернуть голову.
но я стараюсь нащупать ладонью его пальцы, чтобы сжать. - это ведь реальность? - спрашиваю я, опасаясь, что это очередной сон, который призван успокоить мою душу. - больно настолько сильно, как будто это не может не быть реальностью. - смеюсь коротко, обрывая себя из-за боли. - хотя во сне мне тоже было больно... ведь, пусть я и просила найти счастье с другой, увидеть это оказалось почему-то ужасно. я эгоистка, да? - я даже не уверена, что он не спит. даже не уверена, что он может меня слышать сейчас.

0

65

Я проваливаюсь в безвременье: ни шороха, ни вздоха вокруг. Лиззи спит, измученная операцией и наркозом, и совсем не реагирует на мои угрозы. Она даже не сжимает мои пальцы в ответ в бессознательно рефлексе, когда я беру ее руку, будто и не чувствует вовсе.
Мне остается только перебирать их, поглаживая кожу и аккуратные ноготки, а еще считать про себя: четыре тысячи четыреста тридцать, четыре тысячи четыреста тридцать один... В этой комнате нет часов, а мне нужно хоть какое-то успокоение. Не знаю в какой момент я начинаю шептать молитву, подсказанную священником, вместо цифр. Зато точно знаю, когда тянусь к кольцу с синим камнем в навершии и аккуратно стягиваю его с женского пальца. Оно по-прежнему чуточку велико... зачем она вообще его носит?
Я чувствую себя вором, а еще безумцем. Не знаю как объяснить рационально свою спонтанную мысль, но от опасения, что перстень губит своих владельцев не выходит отделаться. Как иначе воспринимать несчастья, свалившиеся на девушку, стоило только ей заполучить фамильную реликвию?
Вдыхаю и выдыхаю, разглядывая игру света внутри драгоценного камня. Когда-то мама сказала, что он точь-в-точь, как наши с Сиэлем глаза. Сейчас эти слова уже не кажутся такими правдивыми, но избавиться от безделушки будет неправильно. Уж точно не вот так, без единого объяснения. Я верну. Чуть позже, когда Лиззи станет лучше. Пока же украшение оказывается запрятанным глубоко в моем кармане, а сам я пристраиваюсь поудобнее, готовясь ждать.
В какой-то момент меня накрывает сон, но он не становится облегчением: я вновь вынужден ждать, звать и метаться. Коридоры поместья превращаются в лабиринт, все окна забиты досками, а мебель изъедена паразитами. Кажется, тут уже давно не живут? Крик привлекает мое внимание, а голос кажется очень похожим на голос Элизабет, и я бросаюсь в ту сторону, судорожно проверяя комнату за комнатой, закуток за закутком.
Вот только в конце мне встречается вовсе не моя возлюбленная, а скрючившийся в кресле старец с мутно-синими глазами. Он держит на ладони проклятый перстень и шепчет что-то неразборчивое, сливающееся в сплошной речитатив, откуда удается вычленить только пугающее:
— Если бы я знал...
Расспросить старика не получается: окружающее подергивается дымкой и медленно уплывает от меня, а вот реальность оказывается куда более резвой. Лиззи здесь, в моих руках, и ее голос действительно звучит в комнате:
— ...больно... — жалуется она, и единственное, что приходит мне на ум, так это заглянуть в ее лицо.
— Ш-ш-ш, все будет хорошо, — это первые, совсем инстинктивные слова.
Только после в игру включается разум, анализирует все остальное сказанное, отмечает слезы, стоящие в чужих глазах. Глаза цвета молодой листвы, пронизанной солнцем... Облегчение накрывает меня с головой. Облегчение и понимание, что все страхи были напрасны. Это похоже на воздух, который вдруг врывается в комнату тогда, когда дышать уже было совсем нечем. Это похоже на легкость, которую испытываешь после затяжной болезни. Мне хочется смеяться и плакать одновременно, но больше всего хочется успокоить ее.
— Если тебе снился плохой сон, то он остался позади. Я с тобой. Всегда буду с тобой. К тому же, скоро ты поправишься.
В моих словах ни единой ноты лжи, хоть я и известный лжец. Во-первых, в своем желании я уверен. Во-вторых, шанс на полное выздоровление подтвердила гениальная Зиглинде Салливан.
Мой взгляд падает на грудь девушки, скрытую за ночной рубашкой и слоем бинтов. Наверняка останется шрам. Сейчас же наверняка дико болит. Может именно поэтому она так долго спала.
— Ты совсем не эгоистка. Я бы тоже не хотел видеть тебя с кем-то еще. С чего бы? Ты моя. Я твой, — усмехаюсь, прижимаясь лбом ко лбу.
Почему в своем сне она видела меня, а не своих родителей или саму себя, например? Мне-то снился я-старик, явно о чем-то сожалеющий. Нельзя позволить такому случиться в реальности.
Оставляю робкий поцелуй на чужих губах, но очень скоро подрываюсь с места. Надо бы позвать кого-то для осмотра и решить что-то по поводу обезболивающих. Нельзя и дальше позволять боли хозяйничать.

0

66

я заглядываю в глаза михаэля, которые наполнены нежностью и облегчением, которые я и сама испытываю в этот момент. правда, от физической боли тоже не убежишь; наверняка она заметна в моих скованных вздохах, в нервных подергиваниях и беспокойном взгляде, который нет-нет, а пытается найти что-то, способное помочь. может, кого-то? зиглинде, например, должна бы знать какой-то метод.
прикусываю свою губу, не позволяя себе прямо сейчас звать лечащего врача, потому что сейчас куда важнее побыть рядом со своим мужем. он явно был обеспокоен всё это время - это ясно читается в его поведении, в его аккуратных прикосновениях и спешных словах. улыбаюсь ему подрагивающими губами, желая коснуться его щеки и прошептать слова успокоения, но ничего не выходит. с усилием сглатываю, стараясь хоть как-то увлажнить свое горло, которое успело иссохнуть за это время.
- прости, что заставила волноваться. но теперь всё должно быть хорошо... - если я всё ещё здесь, если я всё ещё не потеряла связь с реальностью, то всё просто обязано наладиться. а иначе зачем проходить через такие мучения и боль? зачем тогда заставлять всех вокруг переживать? вдыхаю поглубже, не зная кого именно мне стоит поблагодарить за второй шанс; бога, медицину, или даже конкретно зиглинде? а может даже всех сразу.

но я прекрасно понимаю, что обязана своему врачу очень многим. и в первую очередь тем, что всё ещё могу увидеть своего любимого, своего михаэля. и я так рада, что не наполнила его жизнь болью и страданиями, что ему не пришлось оплакивать меня через короткое время после свадьбы. а ещё... я рада, что смогу остаться его единственной женщиной, потому что мое видение мне совсем не понравилось. смогла бы я наблюдать за ним, за его счастьем с другой без слез? судя по всему, едва ли. и я уже давно знаю об этом, ведь мне было больно, когда я была на его помолвке с другой.
не хочу больше такой боли! настолько, что я даже не сдерживаю этой правды внутри и вываливаю ту на мужчину передо мной. неловко становится почти сразу, но смысла отнекиваться уже нет. хочу извиниться, но слова не идут наружу. хочу сказать, что всё это глупости, но врать совсем не хочется. тем более, что в итоге он отвечает мне тем же... удивленно поглядываю на него, моргая пару раз. сказал ли он это, чтобы успокоить меня и смягчить ситуацию, или же искренне так считает? не знаю, но сжимаю его руку настолько крепко, насколько вообще могу. - как это прекрасно звучит. принадлежать друг другу, - улыбаюсь и дарю короткий поцелуй в ответ; он получается мягким и сладким, таким желанным, что я вовсе не хочу его разрывать. но у моего мужа другие планы.

он отдаляется и я опускаю взгляд на наши переплетенные пальцы, обнаруживая отсутствие семейной реликвии фантомхайв. - постой... а где кольцо? я что, умудрилась потерять? или что, если... кто-то мог украсть его? - да кто бы посмел вообще? их же можно легко и просто найти, обыскав дом. мне становится стыдно за свою рассеянность, хоть я и понимаю, что никак не могла проследить за ситуацией. - прости... мне стоило оставить его в поместье, - зачем я взяла его с собой? стоило оставить его вместе с письмом, которое я просила передать михаэлю в случае неприятнейшего из исходов.
я ощупываю свободной рукой кровать, пытаясь найти желаемое, но привожу себя лишь к ещё большей боли, сцепляющей меня почти в кольцо своей мертвой хваткой. замечаю даже с помутившимся зрением, что мой муж уже собрался уходить, видимо испугавшись приступа. - не уходи... - шепчу я, не желая ни на мгновение оставаться одна. - просто вызови сюда служанку, которая найдет зиглинде. - мой голос прерывист и, на этот раз, он даже более хриплый, чем был раньше. - тут есть вода? - говорить уже стало больно, кажется я успела изрядно поцарапать свое горло из-за потуг в разговоры.

0

67

Тук-тук-тук. Я слышу биение сердца, настолько громкое, что оно, кажется, заполняет собой всю комнату. Оно принадлежит Лиззи или мне? А может сразу нам обоим? Мысль о том, что сердце моей любимой колотится столь же неистово из-за радости видеть меня, отзывается волной дрожи, которая доходит даже до пальцев. Я улыбаюсь, затем тянусь губами к ее губам. После жуткого сна об одиноком старике, сидящего внутри ободранной комнаты в заброшенном поместье, нынешний момент особенно сладок. Вот бы еще его не омрачала физическая боль и всяческие расстройства!
Стоит Элизабет начать извиняться за потерянное семейное украшение, как меня немедленно одолевает чувство вины, да и притом в разы сильнее, чем раньше. Я хмурюсь, сжимаю ее ладонь еще чуть крепче и вываливаю правду:
— Ты вовсе его не потеряла! Оно у меня.
Только потом спохватываюсь: будет странно заявить выздоравливающей, что все это время она носила на пальце «проклятое» кольцо. Странно, неправильно, да и продемонстрирует весьма живо мою неадекватность, которая достигла в последние пару дней своего пика. Я даже обращался к Богу, в которого не верил столько лет! Само по себе удивительно.
Хотя еще удивительнее то, что Он ответил? Как будто бы...
Качаю головой, отбрасывая лишние мысли. Нет уж, говорить правду будет последним делом. Лучше уж солгать, раз уж я так в этом хорош.
— Точнее, не у меня, а у ювелира. Оно совсем уж свободно сидит у тебя на пальце, давно пора уменьшить...
Я бы улыбнулся своей изобретательности, да только времени на это совсем нет. То ли из-за попыток отыскать злополучное кольцо, то ли из-за переживаний Лиззи будто становится хуже и это заметно не только по тому, как меняется лицо, но и по языку тела. Спокойно смотреть на ее боль невозможно, потому я и делаю несколько поспешных шагов прочь от кровати с одной единственной целью: отыскать помощь. Можно было бы позвонить в колокольчик и подождать, когда в комнату придет служанка, но это ведь куда дольше, чем дойти до кабинета самостоятельно! Я берусь за ручку двери с намерением выйти и тут меня догоняет просьба:
— Не уходи...
Такой слабый, такой тихий голос. Столько мольбы...
И хочется сказать, что это не займет много времени, да язык не поворачивается. Я возвращаюсь к кровати и несколько раз остервенело дергаю за шнурок. Затем уже берусь за стакан с водой и трубочку, приготовленную заранее.
— Зиглинде говорила, что тебе лучше пока особо не двигаться, так что вот.
Трубочка касается губ Лиззи, чтобы та могла отпить.

Проходит всего несколько минут между звоном колокольчика где-то далеко внизу и появлением в спальне той, которая совершила прорыв в медицине, спасая мою жену от гибели. Следом за ней входит и слуга с каталкой, на которой лежат шприцы, бинты, дезинфицирующие средства и еще что-то совершенно непонятное. Мне становится тошно от одного только вида этого арсенала, что уж говорить о его применении.
Конечно, выдворить себя прочь я не позволяю: сижу все время на постели около Элизабет, держу ее за руку и даже вслушиваюсь в слова. Единственное, стараюсь не следить за происходящим. Боюсь, такое мне не под силу прямо сейчас, ведь рядом со мной близкий человек, а не кто-то посторонний.
— Твои показатели очень хороши, — в итоге говорит наш врач. — Даже лучше, чем я могла ожидать. Я буду осматривать тебя ежедневно и менять бинты несколько раз в сутки. Ты тут надолго, так что готовься.
Да уж, мы знали о возможности долгого пребывания, этим нас не напугать. Я даже прихватил с собой одного слугу и одного дворецкого, чтобы не напрягать персонал в доме лишний раз. Что куда более грустно, пусть и ожидаемо, так это боли и неудобства Лиззи.
— Ты можешь дать обезболивающее?
Я напоминаю сам, так как ни одна из женщин не спешить завести об этом речь, а мне поясняют:
— Уже. Оно будет капаться через капельницу.
Так вот что за манипуляции проводили, пока я старательно прислушивался к тишине!

Мы благодарим Зиглинде и остаемся наедине. Я устраиваюсь поудобнее на кровати, не желая выпускать лицо Лиззи из поля зрения ни на мгновение.
— Как ты себя теперь чувствуешь? Лучше хоть немного?
Жаль, что сначала обязательно должно стать хуже, а лишь потом все идет на поправку. Хорошо, что мы прошли самый опасный, самый ужасный из этапов.
— Я волновался, что больше не смогу поговорить с тобой. Ты проспала весь остаток вчерашнего дня, всю ночь и большую часть сегодняшнего дня. Мне даже пришлось заглянуть в церковь, чтобы обрести какой-то душевный покой.
Не знаю, в курсе ли Лиззи относительно моих взглядов на религию, ведь прежде мы об этом не заговаривали. Но вот теперь, видимо, будет.
— Очень не хотелось этого признавать, но в решающий момент даже такой скептик, как я, начинает уповать на высшие силы.
Смешок или скорее насмешка над самим собой срывается с моих губ. Что уж, это как будто даже сработало...
Затем я опускаюсь на постель, опираясь на локоть так, чтобы наши лица оказались совсем рядом.
— Расскажи о том, что тебе снилось? Странно, что ты сразу после пробуждения заявила о другой женщине... Я ведь ни с кем не был все это время, только с тобой, — трогаю кончик носа свой жены указательным пальцем, затем наматываю на этот же палец прядь ее золотистых волос.

Последующие недели приносят мне море удовольствия. Да, Лиззи плохо себя чувствует и не покидает постель какое-то время, зато у меня появляется законный повод оставаться с ней целыми днями. Мы спим вместе, завтракаем вместе, я читаю ей вслух книги и даже переставляю за нее шахматные фигурки, когда мы играем. Получается очень похоже на второй медовый месяц. Рана на груди постепенно заживает, а здоровый румянец возвращается на щечки, и наблюдать за тем, как день ото дня она становится все сильнее, а не угасает, вот где, оказывается, счастье. Я даже ловлю себя на мысли, что скоро заполучу морщины из-за того, как часто улыбаюсь...
А потом приходит письмо с королевским гербом.
— Ехать недалеко, но... это займет минимум три дня, — я чувствую себя так растерянно, потому что не хочу никуда уезжать, не хочу разлучаться ни на мгновение.
Дело уже даже не в страхе. Скорее просто в стремлении быть рядом постоянно. И нет, меня это совсем не утомляет, хотя мужчины в салонах иногда и переговариваются о том, как тяжело им находиться в обществе своих жен.
Поднимаю голову, чтобы взглянуть в глаза Лиззи. Затем передаю ей письмо, позволяя самостоятельно прочитать его текст. Жаль, выбора у меня особо и нет: либо подчинюсь, либо лишусь всего.

0

68

логичные замечания по поводу кольца, тем ни менее, заводят меня в тупик. наверное по причине того, что до этого необходимости в уменьшении размера не было видно?.. мы уже успели приличное время пожить вместе, так почему именно сейчас он решил отдать семейную реликвию ювелиру? учитывая, что я вдобавок была без сознания, когда он забрал его, и успел настолько спешно отдать... страшная мысль о том, что он снял его, так как думал будто я не выживу, возникает в моей голове и лишает дара речи на несколько мгновений. за этим наступает обида, смешанная с новым видом боли, которая до этого мне была незнакома. я вдыхаю резко через нос, стараясь успокоиться, но вызываю лишь другой приступ боли - на этот раз в области свежего шрама. стоит ли так волноваться из-за этого? ведь он был прав в своём решении; всё же снимать такое с покойника дело куда как более странное и жуткое. киваю ему пару раз, стараясь подобрать верные слова. - ты всё сделал правильно. не то что бы оно должно быть у меня, - ведь, в целом, он отдавал данное кольцо на сохранение, пусть это и затянулось на очень-очень долгое время.
из-за всего этого мне становится куда как тяжелее переносить мысль о том, что он куда-то отойдет, даже если и ненадолго. не знаю почему я так боюсь? ведь понимаю прекрасно, что он не бросит меня, да и не хочет того совсем! ведь мне всё же удалось выжить. так откуда эти дурацкие сомнения? если это вообще можно назвать сомнениями; это просто какая-то назойливая и совершенно непонятная мысль, которую даже в слова-то обличить невозможно. скорее напоминает какой-то глубинный страх, не дающий покоя.

вода смягчает мое горло, наконец позволяя вдохнуть поглубже и легче. это уже не первый мой опыт после операции, но всё же минуло слишком много времени, чтобы воспринимать происходящее как должное. обработка раны буквально заставляет меня постанывать, прикусывать свой язык и предпринимать попытки лежать очень смирно. не знаю, стоит ли сейчас смотреть на шрам, чтобы понимать его длину и то, насколько он ужасен в целом? нет, нет. вместо этого - поворачиваю голову, чтобы взглянуть на михаэля и может понять что-то из его реакции, но он как будто тоже пытается игнорировать это место. не думала, что такое может пугать его? или смущать скорее? наверняка это не выглядит привлекательно.
решаю отвлечься от этих мыслей и перевожу всё своё внимание на зиглинде. - я хотела поблагодарить тебя за всё. если бы не ты... я буквально обязана тебе жизнью. не уверена, что когда-либо смогу отплатить за такое, если честно. - да и как это возможно? равносильным будет лишь спасение её собственной жизни, если что-то случится. но я-то желаю ей долгих и спокойных лет жизни, огромных успехов в области её исследований и, может, более широкого признания?
- не волнуйся, твой муж платит мне сполна. - усмехается она, а я внезапно ощущаю из-за веса её слов ещё большую неловкость. чем именно ему пришлось пожертвовать ради меня? хотя наверняка и эдвард поучаствовал во всём этом. раздражает только, что я сама ничего вложить не могу. прикусываю губу и прикрываю глаза, заставляя себя не думать о дурацкой беспомощности.

когда мы вновь остаемся наедине с михаэлем, то я сжимаю его ладонь в своей и шепчу: - спасибо, что спас меня. что был настолько решительным в своём желании, - говорю прежде, чем позволяю ему задать свои вопросы. - сейчас мне уже гораздо лучше, хотя боль и вряд ли исчезнет скоро. но хотя бы она стала не настолько сильной. - улыбаюсь ему настолько широко, насколько позволяют мышцы на лице, которые всё ещё слишком расслабленны.
вскоре, правда, улыбка сменяется растерянностью и даже удивлением; никогда не думала, что он действительно пойдет в церковь?.. мы даже наши отношения не скрепляли в стенах божественного дома, так что это... насколько же он был в отчаянии? ведь и сам говорит, что со скептицизмом относится к религии, а тут устоять не смог. - возможно, всевышний действительно есть и решил сжалиться над нами. или же всё дело в профессионализме зиглинде, которая смогла сделать всё это. - мне доподлинно неизвестно существуют ли высшие силы, о которых все любят говорить. но и я сама предпочитала отворачиваться от бога после всего, что произошло с нашими семьями. как уж тут верить во что-то такое, в какую-то помощь свыше, если всё сложилось настолько ужасающе. - сейчас главное, чтобы я смогла восстановиться, - и не быть обузой всем подряд столь же длительное время, как то было в детстве.
вопрос о моём сне заставляет меня раскраснеться; что бы такого ответить теперь? мне немного стыдно за такие фантазии, даже если они были подсознательными, даже если я на них никак не могла повлиять. подумает ли, что я сомневаюсь в нём? - наверное, я подсознательно боялась, что всё оборвалось. хотя сначала я подумала, что наконец вернулась домой, к тебе в поместье, но меня никто не встретил и никто меня даже не видел как будто бы, не пытался остановить. в гостиной я нашла вас: эдварда, мэри, их подросшего гарри, тебя и красивую женщину с ребенком на руках. - прикусываю губу, а затем и вовсе прикрываю лицо. - вообще-то это то, чего я пожелала тебе в письме. но почему-то увидеть это всё равно было больно... или скорее представить? - когда я писала, то мне было грустно, но хотя бы не больно. надо будет обязательно убрать письмо, когда вернемся домой. или его не передадут наверняка?..

к счастью, пока волноваться об этом не приходится, ведь михаэль остается рядом со мной. повезло ещё, что зиглинде не против такого вот сожительства с нами на время, пока я восстанавливаюсь. хотя иногда, поглядывая на нас, раздражительность на её лице читается довольно заметно... может, из-за того какими мы милыми порой бываем? но если она что-то и высказывает вслух, то точно не мне. сейчас вообще все стараются обращаться со мной, как с какой-то хрупкой драгоценностью, так как мне нельзя особо нервничать или переживать. так что, даже если какие-то обидные или плохие новости существуют, то мне о них пока знать не положено. но я и не стремлюсь, как-то позабыв обо всём плохом.
кроме боли, конечно же, которая преследует меня, но ослабевает с каждой прошедшей неделей. я даже начинаю ходить с тростью через пару недель, чувствуя себя плюс-минус в состоянии для такого. да, на короткие расстояния, да, где-то и с поддержкой мужа, но всё же. мне нравится, что он находится рядом со мной почти что круглосуточно, мне нравится его забота... и мне совершенно не нравится момент, когда он показывает мне письмо от королевы. понимаю, что он не может отклоняться от своих обязанностей, это определенно приведет к неприятным последствиям. но это ещё и опасно... мне так страшно, что с ним что-то может произойти.
беру письмо из его рук и вчитываюсь в написанные строки; это действительно почерк королевы или кого-то из её многочисленных слуг? она наверняка уже слишком стара, чтобы заниматься таким самостоятельно. обхватываю ладонь своего жениха, мягко улыбаясь. - всё в порядке. я понимаю, что ты не можешь отказаться, да и ничего страшного со мной не произойдет за такое короткое время. - целую его руку, всё ещё продолжая улыбаться. он такой милый, даже старается так мягко сообщить об отъезде. - просто, прошу тебя, будь осторожен. такие задания очень опасны... и я волнуюсь всякий раз, когда тебе приходится отлучаться. - прикусываю свою губу, понимая, что зря упомянула волнение вообще. он ведь теперь будет переживать за меня. - я буду в порядке! порисую, почитаю, буду разговаривать с зиглинде, когда это возможно. надеюсь, что эти три дня быстро пролетят, - искренне.

0

69

Иногда я подсчитываю свои затраты на исследования и операцию для Лиззи, а потом прикидываю в голове безусловные плюсы, которые от этого получил. Выходит, что ее жизнь обошлась мне дорого, очень дорого, но уж точно не слишком дорого. Потому что «слишком» в вопросе любви не существует. Повторил бы я этот путь снова, будь у меня возможность все переиграть? Тысячу раз бы повторил. Сейчас, когда мы каждый день проводим вместе, смеясь над пустяками и целуясь, мне уже невыносима мысль о возвращении в те одинокие серые будни, которые я проводил прежде. Может поэтому не воспринимаю всерьез слова благодарности от своей любимой или уточнение, что фамильный перстень Фантомхайвов никогда и не должен был ей принадлежать? Это все пустое.
— Разумеется, я спас тебя. Ты же моя жена, — усмехаюсь, касаясь кончиками пальцев ее лба. — Я тебя добивался слишком долго, чтобы вот так легко распрощаться.
Не знаю уж, проглядывает в этой фразе весь мой былой ужас и все нынешнее облегчение или нет. Не хотелось бы, но на самом деле я не могу думать об этом всерьез теперь, когда опасность отступила.
— К тому же, Эдвард принял очень деятельное участие во всем этом, хоть и не подавал вида.
Что меня интересует куда больше, так это сон, вызвавший столь яркую реакцию, и последующие попытки Лиззи объясниться напрягают лишь больше. Она написала для меня прощальное письмо? Неужели совсем не питала никаких весомых надежд...
— Я хочу увидеть, что ты написала, — произношу серьезно, сжимая пальцами одной руки другую свою ладонь.
В памяти воскресает изборожденное морщинами лицо старика, должно быть, мое собственное лицо. Получил ли он это письмо тогда? Жалел ли о чем-то, чего не успел сделать для ушедшей? Если, конечно, в этом странном воображаемом мире они хоть когда-то были женаты.
— Вообще-то я даже чуточку обижен... Может, той красивой женщиной рядом со мной была ты сама? Кто знает. Насколько хорошо ты ее разглядела?
Я придвигаюсь к самому лицу своей любимой. Это глупые и бессмысленные вопросы, но с их помощью мне хочется стряхнуть тяжесть и отчаяние, по-прежнему нависающие над нами.

Жаль, что жизнь в принципе не может быть яркой и безоблачной. Если не болезнь, то корона точно вмешиваются в нее, диктуя свои условия. Пусть Элизабет не выглядит слишком удрученной из-за прочитанного, но я-то знаю, что она просто старается держать лицо. Как и всегда...
— Я приглашу к тебе Паулу, чтобы она составила компанию, — обещаю, перебирая чужие пальцы, а затем жестом фокусника надеваю на один из них фамильный перстень с синим камнем. — И вот эта вещица, надеюсь, тоже придаст тебе бодрости духа.
Усмехаюсь, ловя переливы света внутри драгоценности. Я долго оттягивал этот момент, долго раздумывал над тем, стоит ли вообще возвращать безделушку или лучше спрятать ее где-то подальше, в сейфе... но вот не зря захватил с собой сегодня.
— Оно притягивает к себе Фантомхайвов, так что я уж точно теперь вернусь, что бы там меня не ждало. Не волнуйся, — выдавливаю улыбку, а затем разворачиваю ладонь Лиззи запястьем вверх и прижимаюсь к нему губами.
Кажется, что этой привычке уже много-много лет, хотя на деле едва ли прошел хоть один.

Прощаться тяжело. Уезжать, зная, что меня ждут, приятно. Не думать об оставленном даже в моменты, когда жизни угрожает опасность, невозможно. Кажется, все это должно помочь возвратиться обратно?

Мой путь лежит в Оксфорд, в один из его борделей, откуда все больше мужчин выходит, лишившись не только денег, но и выдав секреты, о которых стоило молчать. Слухи ползут, начинают поговаривать, что там промышляет гениальная воровка, а еще, что она ко всему прочему ведьма.
— У нее зеленые глаза и рыжие волосы. Ну точно как средневековая ведьма! — говорит мне начальник местного Скотланд Ярда, заплывший жиром и давно уже непомнящий с какой стороны у его пистолета рукоятка, а с кукой дуло.
У меня едва получается сдержать пренебрежительное фырканье. Если бы каждое заявление о ведьме действительно приводило к таковой, меня бы уже не было на этом свете...
Я притворяюсь богатеньким и не слишком-то умным наследником виконта и переступаю порог заведения, молясь, чтобы Лиззи никогда об этом не узнала. Отсутствие обручального кольца, предусмотрительно оставленного на тумбочке в номере гостиницы, должно быть мне на руку.
Среди моих планов нет измены, и потому я не избираю ни одну из девиц, что немедленно начинают виться вокруг, зато пристраиваюсь поудобнее в кресле, сажаю на колени одну, позволяю массировать плечи другой и медленно потягиваю бренди из принесенного стакана. Где там эта ведьма?
Все происходит куда быстрее, чем можно было ожидать и совершенно не так, как планировалось. Я-то хотел перехватить ее и спокойно поговорить, а вот другие посетители не были столь миролюбивы. Кто-то заявился в бордель с оружием и всего через пару часов после моего прихода начинается стрельба и поднимается крик.
Девушки, бывшие рядом со мной, немедленно разбегаются в разные стороны, ища укрытия. Кто-то пытается покинуть здание, кто-то прячется под мебелью и за мебелью, явно рассчитывая, что останется незамеченным. Я сам поднимаюсь на ноги, чтобы взбежать вверх по лестнице прямо навстречу опасности. Одна дверь, вторая, третья... Вокруг люди, еще недавно бывшие живыми, и море крови, а вот преступников уже не видать. Быстро они управились.
Я не успеваю к «ведьме», пока она еще жива. Мне остается только закрыть ее глаза, слепо глядящие в потолок, и осмотреть окружающее пространство в поисках улик.
На обратном пути кто-то хватает меня за низ штанины, легонько тянет. Можно было бы и не заметить, не будь я так насторожен. Хорошо, что у меня нет привычки открывать огонь по любому поводу.
У моих ног девушка, совсем молоденькая, со светлыми волосами и голубыми глазами. Из уголка ее губ стекает струйка крови, а несколько ран в груди намекает: жить ей осталось недолго.
— Мой ребенок, — шепчет она едва слышно. — Спасите моего ребенка. Прошу...
Она указывает на дверь за своей спиной, изрешеченную пулями, и я не питаю особых надежд, когда вхожу туда. Окно прямо напротив входа разбито и осыпалось осколками частично на пол, а частично на улицу. Стены покоцаны пулями. В остальном, на удивление, все довольно прилично. То ли сюда не добрались, то ли удовольствовались тем, что причинили вред обитательнице, когда она вышла наружу.
Я прохожу внутрь комнаты, бегло осматривая помещение, и сразу же направляюсь к колыбели, стоящей чуть правее кровати. Насколько мал этот ребенок и отчего он молчит, если вокруг такой шум?
Первое, что бросается в глаза: мелкие осколки стекла, усыпавшие все одеяло, и один весьма большой кусок, лежащий прямо поверх. Затем только я замечаю самого малыша, глядящего на меня неотрывно, а еще царапины на его руках и лице. Он молчит, будто понимает, что лишнего внимания лучше не привлекать, хотя и кажется слишком маленьким для этого. Я тоже молчу, слишком растерянный, чтобы издать хотя бы звук. Что с ним делать?
Ребенок поворачивается и осколок стекла, прежде мирно лежавший на одеяле, сдвигается в сторону, разрезает нежную кожу на запястье. Тогда-то я и прихожу в движение: какое бы решение не пришло мне в голове позже, прямо сейчас важно избавиться от сиюминутных угроз.
— Ты пойдешь со мной, — делюсь с ним очевидным, сдвигая режущую кромку в сторону, чтобы освободить маленькое туловище от его тяжести.
По пальцам чиркает, выступает кровь, но я все равно неуклюже подхватываю малыша под голову и спину двумя руками. Осколки сыплются с легкого костюмчика вниз, на спальное место, сам он тихонько хнычет. Из-за боли или из-за того, что его держит не слишком-то ловкий незнакомец?

Разобраться с наводнившими здание полицейскими не составляет труда, ведь их как будто радует, что дело завершилось настолько быстро и настолько же легко. 
Куда сложнее оказывается путь в Лондон, куда я отправляюсь сразу, как только сдаю номер в гостинице и забираю свои немногочисленные вещи. Не прошло и суток, а мне уже вновь предстоит трястись в карете. Утешает только то, что ребенок оказывается спокойным и легко отвлекается, то крутя обручальное кольцо у меня на пальце, то играя с лентой, повязанной на воротнике рубашки.
Девать его некуда: так быстро найти приемную семью или отправить в приют невозможно; так что ранним утром около пяти утра моя карета останавливается около дома Зиглинде. Во-первых, здесь моя жена, а значит и временное место обитания, а во-вторых, врач.
К слову, врач выглядит недовольным, когда ее будят и требуют осмотреть царапины.
— Ты издеваешься? В том захолустье, где ты его раздобыл, не было медсестры? Все уже давно засохло.
Я пожимаю плечами. Какой смысл объяснять, что я волновался за осколки стекла, которые могли остаться в ранах и которые необразованная медсестра пропустила бы? Подругу это все равно ни капли не успокоит.
То ли из-за ее ворчания, то ли из-за того, что в ранах начинают копаться, ребенок принимается кричать. При том не тихонько, как делал прежде, а во всю мощь своих легких.
— Сейчас перебудит весь дом и твою драгоценную Элизабет в том числе, — ворчат на меня. — Заткни ему рот.
Я срываю с шеи ленту, давно уже распущенную и потерявшую презентабельный вид, но та больше не увлекает. А чем еще можно занять такое крошечное существо?
Когда дверь в кабинет распахивается, я вздрагиваю будто вор, пойманный на месте преступления.

0

70

когда михаэль оставляет меня в одиночестве, то я много думаю о том, что он может в это время заехать в свое поместье и всё же обнаружить письмо, в необходимости которого я уже давно не уверена. он пусть и пожелал когда-то увидеть его в будущем, пусть и попросил меня о возможности прочесть его, но... зачем теперь это? там было так много слезливых слов, там было так много попыток заставить его думать, будто всё к лучшему. будет ли он доволен таким содержанием? буду ли я довольна собственными попытками подтолкнуть его в объятия другой женщины? отчаяние накатывает на меня бесконечными волнами, пока я думаю о том, насколько готова была закончить всё. о том, насколько готова была принять то, что он по итогу в будущем будет с другой.
сейчас мне даже сложно думать об этом, не то что уж считать так всерьез, как было в прошлом. надеюсь, что он просто сожжет это письмо, даже если оно попадет ему в руки. или хотя бы прочитает его при мне, чтобы у меня была возможность что-либо объяснить? если вопросы, конечно, возникнут. прохожусь ладонью по своей груди, замечая блеснувшее на пальце кольцо; оно действительно способно вернуть своего владельца ко мне? вот бы можно было просто прошептать свое желание и оно бы тут же сбылось, как по мановению пальцев. - михаэль... - шепчу я, протягивая руку вперед так, чтобы хорошо видеть фамильный перстень. как он сейчас? не одиноко ли ему также, как мне сейчас? хочет ли он, чтобы я очутилась рядом? едва ли, ведь он слишком печется о моем здоровье, чтобы быть готовым брать меня куда-то далеко и в опасные места. надеюсь что однажды моё здоровье окрепнет в достаточной степени для того, чтобы как можно чаще быть рядом с ним. мне бы хотелось даже быть рядом во время заданий. но как бы я не стала помехой?..

- о чём думаете? выглядите опечаленно, - говорит паула с явно различимой обеспокоенностью в голове, подходя поближе ко мне с одеждой. сейчас уже время для прогулки, поэтому пора собираться, чтобы перекусить и выбраться на свежий воздух. - настолько скучаете по своему мужу? всем бы такие отношения, как у вас. - на этот раз её губы растягивает улыбка, и потому мои собственные растягиваются в ответ незамедлительно. приятно слышать такое даже со стороны, потому что... нашим отношениям действительно можно позавидовать?
- да, успела соскучиться. отвыкла не видеть так долго. - пошел уже третий день; а ведь когда-то нам придется вернуться к обыденной жизни, где у него явно будет побольше дел, чем даже есть сейчас. придется делить его со всеми подряд, хотя мне так не хочется! кто бы мог подумать что после всего я стану настолько жадной и эгоистичной. может в этом отчасти есть вина михаэля? всё-таки это именно он дозволяет мне такие мысли, и даже поощряет их. - просто скорее бы он вернулся. надеюсь, что он разбудит меня, когда приедет. - вроде бы, это должно произойти с утра. часиков эдак в девять, если верить моим собственным расчетам и надеждам.

по итогу, правда, громкий шум будит меня значительно раньше. взгляд бродит по полутемной комнате в поисках хоть кого-то, кто сможет объяснить мне что происходит. неужели это крики? я резко подскакиваю в постели и хватаюсь за свою трость. что могло произойти? может к зи привезли нового пациента? но она бы о таком явно предупредила, а на дому она принимает без предупреждения только самых близких. и почему этот крик вообще так напоминает детский? облокачиваюсь о стену, чтобы быстро спуститься по лестнице на первый этаж, откуда и доносятся голоса. может мне вообще не стоит лезть не в свое дело?
я подхожу к кабинету и замираю в неуверенности, но потом слышу голос своего мужа. это что ещё всё значит? у меня нет ни единой догадки, но зиглинде явно недовольна происходящим... неужели михаэль мог пострадать на задании? распахиваю комнату, замечая двоих, склонившихся над кричащим ребенком. - что здесь происходит? - спрашиваю я, разглядывая недоумение, написанное на их лицах слишком четко. неужели они хотели оставить меня в неведении, что бы здесь не происходило? потому что они выглядят так, словно виноваты передо мной в чем-то. или это лишь ощущается так? - откуда взялся этот ребенок? чей он? - подхожу ближе, разглядывая малыша, который вдруг переключил свой взгляд на меня и даже затих на некоторые мгновения. кажется мы оба пытаемся понять что происходит теперь? - его глаза такие яркие, такие синие. - очень похожие на оттенок глаз фантомхайвов; но это просто нелепо! и если даже так, то это всё равно было до меня. - на тебя кричали тут, малыш? - опускаюсь чуть ниже, распуская свои волосы из косы. нередко я видела, как мэри позволяет трогать свои волосы и вязать из них непонятные узлы, обычно это отвлекало на некоторое время. вот и сейчас детское лицо сначала округляется, а потом на губах вырисовывается широкая, пусть и почти беззубая, улыбка. улыбаюсь в ответ, кривясь лишь в момент, когда он тянет прядь волос слишком сильно. - он ранен? - вижу порез на его коже, хоть и явно не свежий. - зиглинде, осмотри его, пожалуйста. стоит найти ему кормилицу, потому что он явно голоден. - вздыхаю, представляя насколько всё это затянется. - а потом я хочу поговорить с тобой, михаэль.

0

71

Не знаю из-за чего я чувствую себя настолько испуганным, когда Элизабет появляется на пороге комнаты. Я ведь не крал ребенка, на которого устремлен ее взгляд, да и вреда ему не причинял, даже наоборот. Может все дело в том, что ее разбудило наше появление, хотя в ее состоянии отдых — это самое важное? Не следовало так уж наседать на кучера, можно было и остаться на ночь в той гостинице...
Жаль, но теперь уже ничего не изменить, да и девушка переступает порог комнаты, подходя поближе, чтобы взглянуть на причину криков и раздать указания. Я наблюдаю за тем, как она стягивает с волос ленту, как постепенно распускает узел за узлом и позволяет детским пальцам вцепиться в пряди. Если это новая игрушка, то было бы хорошо и мне стать сейчас младенцем...
То ли дело в тоске, сжимавшей мое нутро все время разлуки, то ли в утреннем свете, золотящем лицо и волосы Лиззи как-то по-особенному, но она кажется очень и очень красивой. Опасной, будто в ней вдруг подняла голову волевая и уверенная в себе тетушка Френсис, но настолько же манящей.
— Он сирота. Я привез его из Оксфорда, — откликаюсь бездумно.
Мой взгляд путешествует с волос и лица Элизабет на ее шею, замирает на тонких ключицах, выглядывающих из ворота рубашки. Красиво... Вот бы провести пальцами по коже, вот бы прижаться губами...
Кажется, все дело в том, что между нами просто давно не было близости? И когда на меня поднимают взгляд, а затем сообщают, что нам надо поговорить, то это пугает. Она заметила? Ей не понравилось? Или дело все-таки в малыше, замершем на столе и позволяющем осматривать себя теперь уже безропотно?
— О чем поговорить? — даже мой голос как будто становится на октаву выше, когда я задаю вопрос.
Не уверен, что хочу знать ответ... поэтому, немного погодя, иду в сторону двери. Это не должно быть похоже на бегство, даже если им и является!
Я распоряжусь по поводу еды. Может для начала хотя бы молоком разжиться, а уж потом поищем кормилицу, — объясняю свое поведение.
Все же женщинам привычнее возиться с детьми? Пусть позаботятся о нем вдвоем, пока я, как настоящий мужчина, займусь добыванием пищи.

За молоком приходится идти самостоятельно, но я все равно радуюсь этому больше, чем необходимости возвращаться в кабинет и смотреть на то, как вытаскивают из ран осколки. Есть время подумать о случившемся, есть возможность оценить то, как молниеносно Лиззи взяла ответственность за малыша, и какое изящное решение нашла для того, чтобы занять его. Наверное, она была бы хорошей матерью? Если бы когда-то мы решились на это... Вдруг подобранный ребенок и есть наш шанс?

Я возвращаюсь через полчаса с двумя бутылками жирного козьего молока и булкой свежего хлеба. Его запах был слишком манящим, чтобы просто так пройти мимо...
Все процедуры уже закончены, а слуги поднялись и без вопросов помогли мне подогреть еду для ребенка, а также налить все в бутылочку с соской.
— Леди Фантомхайв в саду, — отвечает на незаданный вопрос повариха,  и я направляюсь туда, не медля.
Сад уже увядает, готовясь к осени, но все равно радует глаз последними красками. Да и Лиззи, устроившаяся в плетеном кресле, завернутая в теплый плед, радует меня умиротворением на лице и теплой улыбкой на губах.
— Как ты? Как ребенок? — спрашиваю я, подойдя достаточно близко и понижая голос так, чтобы не напугать. — Я раздобыл немного еды для него.
Встряхиваю бутылочку и протягиваю девушке. Лучше будет, если она покормит самостоятельно... Мне бы не хотелось вновь держать на руках это крошечное существо и волноваться о том, как бы не навредить. К тому же... я прихватил с кухни толстую краюху мной же принесенного хлеба и планирую умять его, любуясь видом.
— Хочешь покормлю и тебя тоже? — улыбаюсь, помахивая мякишем.
Может так она раздобреет и разговор, который был мне обещан окажется не настолько ужасным? Да-да, меня все еще беспокоит тон, сами слова, вся ситуация. Что могло случиться в мое отсутствие?

0

72

и откуда михаэль вообще взял осиротевшего ребенка? я смотрю то на него, то на дите, лежащее настолько не мирно на кушетке, что приходится придерживать. есть ли между ними внешнее сходство? может ли действительно быть такое, что мой муж уже был с какой-то женщиной раньше и она решила уехать подальше из-за несоответствия статуса, или из-за того, что ему было приказано жениться на девушке из хорошей семьи? и в этом случае, могло ли произойти что-то с его бывшей, из-за чего ему пришлось забрать с собой и своего сына? кажется я уже выдумала сюжет какой-то любовной трагической истории в своей голове, которая едва ли имеет хоть что-то общее с реальностью. или всё-таки?..
медленно выдыхаю, поворачивая голову в сторону следом за мужчиной, который вдруг решил ретироваться из комнаты. бежит ли он от моих возможных вопросов прямо сейчас? или скорее от ответственности перед малышом, с которым он едва ли знает как обращаться? - хорошо, - только и остается сказать мне, когда он уже начал закрывать комнату. не то что бы он ждал моего разрешения? да оно и не нужно в такой ситуации. может я ещё просто не до конца проснулась и потому вредничаю? - что здесь произошло? - теперь я обращаюсь уже к зиглинде, которая обрабатывает рану на руке малыша, стоя прямо напротив меня. она поднимает взгляд - абсолютно недовольный и усталый, - и потом всё же проговаривает: - если бы я знала, то ответила бы на этот вопрос. а так, тебе лучше поговорить с ним. - усмешка касается её губ, когда она начинает заматывать рану. - будь немного нежнее, он ещё слишком маленький. - недовольное фырканье со стороны вызывает легкое чувство стыда, но всё же женщина действительно становится чуть обходительнее.

правда, крики малыша возвращаются тоже, а жалость к зиглинде настигает уже меня. - я схожу погулять с ним, чтобы ты смогла нормально поспать. постараюсь уложить его спать, чтобы он не тревожился и не тревожил. - здесь всё новое ему, и нету родной кровинушки, которая могла бы стать успокоением. где же его мать? очевидный ответ на вопрос находится почти сразу, заставляя меня нервно глотнуть. - ты ещё такая крошка, а уже столько потрясений. надеюсь, что ты этого всего не вспомнишь, - подхватываю его на руки, стараясь уложить поудобнее. он сначала заинтересованно смотрит на меня, а потом снова начинает всхлипывать. но хотя бы не кричать? - всё будет в порядке. о тебе позаботятся, ты в безопасности. - точно ли это так? его наверняка определят в какой-то приют, так что он не будет знать родительской любви и ласки.
поджимаю губы, заставляя себя сдержать слезы. нет-нет, нет причин расстраиваться. - ты ведь хочешь ням-ням? уверена, что так, - касаюсь его губ, удивляясь тому, насколько у него мягкая и нежная кожа. от мыслей меня отвлекает голос михаэля, который как-то очень неожиданно появился в саду. - думаю, что он начинает немного обвыкаться. - но когда он уедет, то настанет новый период адаптации? мне жаль его. очень. странные и навязчивые мысли потихоньку начинают рождаться в моей голове... вместо того, чтобы концентрироваться на них, беру бутылочку из его рук, прикидывая что температура вполне нормальная и предлагаю попить ребенку. конечно, он не сразу соглашается на такую авантюру, но попробовав капельку, всё же решает пристраститься.

- я пока не голодна, спасибо. - улыбаюсь мягко, коротко повернувшись к своему мужу. сейчас лучше внимательно следить за ребенком, иначе он может подавиться. да и мне нужно подготовиться к моменту, когда я начну задавать все эти сложные вопросы и наверняка получать сложные ответы... ведь, помимо запаха свежеиспеченного хлеба, я ощущаю запах женских духов (кажется, я даже знаю каких именно) и алкоголя. ребенок засыпает на моих руках, видимо наевшись предложенным молоком, и теперь мирно посапывает. страшно разбудить его своими словами, которые последуют теперь, а идти в дом и говорить о таком там не хочется тоже. я киваю выглянувшей служанке и она забирает ребенка, как уже давно наученная мать. может так даже и есть?
- так что по поводу ребенка? каким образом он стал сиротой и почему оказался здесь? - я придвигаюсь ближе к своему мужу и втягиваю запах, исходящий от его рубашки. мы сталкиваемся взглядами и я стараюсь выдавить из себя улыбку. - прости... но что-то произошло этой ночью, очевидно. от тебя пахнет алкоголем и женскими духами, и ты вдруг появился с ребенком, и был так удивлен, что я увидела, что... - закрываю лицо ладонью, прикусывая свою губу. я так не хочу каких-то подозрений, мне самой это всё не нравится, но я ничего не могу поделать. - я просто хочу развеять это недопонимание сейчас, потому что дальше всё может лишь усугубиться. - не решаюсь заглянуть ему в лицо прямо сейчас, опасаясь, что он разозлится. что такие мои слова доставят лишь больше недовольства.

0

73

Я стараюсь сосредоточиться на вкусе хлеба, которым набиваю рот, наплевав на приличия, но это не так-то легко сделать. Смотрю во все глаза на Элизабет, держащую на сгибе локтя ребенка, воркующую с ним, и не могу отделаться от странного тепла в груди, которого там быть не должно. У нас не может быть детей, и все это время я считал, что в этом нет ничего ужасного. Да, не самая распространенная позиция, зато мы сможем посвятить жизнь друг другу, наслаждаясь каждой минутой... Так ведь? Не будет шума и гама, не придется созывать лордов и леди с их отпрысками, чтобы отпраздновать детский день рождения. Мы обойдемся без натужных улыбок, без пустых разговоров, без посторонних людей. Но будет ли такая жизнь полной?
Мой взгляд прикипает к макушке малыша, едва-едва виднеющейся из-за вороха ткани. Может и неплохо было бы иметь кого-то маленького и ласкового, способного утешить одной улыбкой и одним взглядом.
Картина, представшая глазам, уж точно меня утешает куда больше, чем мысли о будущем. Может из-за того, как Лиззи отреагировала в первое мгновение. Может из-за ее молчания теперь. Даже хлеб, который я предложил преломить на двоих совсем не помог.
— Очень зря отказываешься. Он наисвежайший, купленный в лучшей булочной Лондона, — поддразниваю я, улыбаюсь.
Затем пристраиваюсь в соседнем кресле, чтобы быть поближе, и замираю, дожидаясь. От разговора не убежишь, так пусть он начнется и закончится поскорее.

Чего мне никак не приходилось ожидать, так это подозрений в отцовстве. Ведь к тому же сводятся все разговоры, я правильно понял? Замечание о голубых глазах ребенка, интерес к тому, как тот стал сиротой... Может и обыденные вещи, а складываются в далеко не обыденную картину. Хорошо еще, что сомнений в подлинности королевского послания быть не может!
— Ты заподозрила меня в измене или мне кажется? — переспрашиваю я, щуря глаза.
Ощущение не из приятных, если не сказать больше. Разве между нами не было множества маленьких мелочей, которые должны бы на корню опровергнуть теорию? Разве еще два дня назад я не покинул этот дом, наполненный уверенностью в том, что между нами все безоблачно? Выходит же, что моя жена не обратила внимания на то, как я смотрю на нее, мечтая раздеть, но зато почувствовала запах чужих духов.
— Не в моей натуре гулять и изменять, знаешь ли, — откидываюсь на спинку кресла, смотрю сверху вниз на нее, все еще сидящую прямо.
Можно было бы сказать что-то еще, более обидное, но я отдаю себе отчет — это не более, чем недоразумение. Не стоит обижать Лиззи или причинять ей боль, за которую потом себя же и придется корить.
Я перевожу дыхание, прикрываю глаза, будто признавая поражение.
— Не знаю была ли его мать шлюхой или исполняла в оксфордском борделе какие-то другие обязанности, но ребенка я забрал именно оттуда. Ты же помнишь письмо: состоятельные мужчины разболтали слишком много секретов и отдали слишком много денег одной единственной женщине. Мне пришлось туда наведаться.
Жаль, что поездка вышла бестолковой: ни ценных сведений, ни виновницу мне не удалось заполучить. Зато на шею свалился чужой ребенок, которого теперь придется куда-то пристроить.
Какие еще детали волновали мою жену? Ах да, причина, по которой я не обрадовался ее появлению.
— Разумеется, я был удивлен, когда ты вошла утром. Ты должна была спать, восстанавливаться, а вместо этого тебе пришлось взять на себя часть забот. Не самое приятное возвращение из поездки...
Я повожу плечами, будто на них давит некий груз, а после сжимаю зубы. Кажется, на этом все? Хотелось бы. Терпеть не могу оправдываться.

0

74

его настроение, кажется, меняется слишком быстро. да и было бы чему удивляться в этом случае? учитывая, что мои слова откровенно неприятны и наверняка задевают его ничуть не меньше, чем меня саму. но я ничего не могу с собой поделать! мне надо развенчать эти сомнения, чтобы не погружаться в них дальше и больше. чтобы не сходить с ума потом из-за того, что не спросила всё в моменте. что, если потом меня изгрызут черви гнилой ревности, о которой я знаю слишком много из сотни прочитанных романов.
- это сложно назвать изменой, ведь это было бы до меня. - ведь запах духов сейчас можно было бы объяснить и тем, что он мог обниматься со своей бывшей, необязательно же делать нечто большее. но, кажется, бывшей вообще в помине не существовало. правда, само задание сложно назвать приятным всё равно.
ведь откуда-то же он взялся, этот въедливый запах женских духов. и едва ли лишь потому, что он был в борделе всё время. вдыхаю и чувствую снова этот цветочный аромат от герлен сложно с чем-то спутать; откуда у продажных девушек вообще деньги на такие бренды? хотя это могут быть и подарки от состоятельных мужчину. и наверняка моему мужу пришлось исполнять роль одного из тех, с которых можно взять уйму денег и выпытать с десяток секретов. неужели ему пришлось позволить касаться себя? учитывая то, как он это не любит и как недоверчиво относится к людям, это даже удивительно. но ведь это приказ королевы?.. и едва ли я могу поделать с этим что-то, едва ли будет уместно хотя бы высказывать своё дурацкое недовольство. ведь теперь-то всё закончилось, так что странно и жаловаться.

но ведь я знаю, что это повторится в будущем. непонятно какие дела у него будут, и кем именно ему придется притворяться. но очевидно одно - если я буду настолько ревнивой, то это приведет лишь к большему количеству ссор. между нами всё было так гладко до того, как я решила высказаться. прикусываю свою губу, понимая, что он не предложил высказывать недовольство лишь потому, что я всё ещё болею и мне не особо-то можно нервничать.
сцепляю ладони между собой в замок и медленно выдыхаю, стараясь придумать как бы ответить и как мне вообще взглянуть в его глаза без стыда. - прости, мне не стоило заговаривать об этом или вообще даже думать о таком. - киваю головой, стараясь согласиться сама с собой. главное же, что он развеял мои сомнения? хотя отрицаний того, что он был с какими-то женщинами и не было, но это ведь по работе.
это по работе! заставить себя думать об этом не так-то просто, но я стараюсь изо всех сил. - мне просто нужно привыкнуть к мысли о том, что твоя работа всё равно сопряжена с какими-то знакомствами. а я слишком ревнива, - поправляю прядь своих волос, теперь наконец заглядывая в его глаза. да уж, он ведь ехал сюда ночью, после определенно непростого задания, а я ещё и вываливаю на него всё это. - и тебе не стоит беспокоиться о моем сне, учитывая, что ты вообще не спал сегодня? - касаюсь его ладони, в которой он всё ещё сжимает небольшой остаток хлеба. наверняка ещё и настолько голодный, что согласился даже съесть то, что уже было готово на кухне.

забираю хлеб и отламываю небольшой кусочек, поднося его ко рту своего мужа. он приоткрывает свои губы и я замираю на несколько секунд, рассматривая их чувственный изгиб, представляя какие они мягкие на ощупь. намеренно касаюсь их после того, как кладу в рот кусочек хлеба, и даже позволяю себе провести по нижней губе. наверное, это выглядело странно с его точки зрения?.. - тебе следует отдохнуть, а когда проснешься - тебя будет ждать завтрак в постель. наверняка ты очень устал после этого задания, - теперь же у меня получится сгладить углы, возникшие из-за моих сомнений на ровном месте?
мы заходим обратно в дом, чтобы войти в привычную уже спальную комнату, в которой мы обычно ночуем вместе. - ты хочешь, чтобы я осталась с тобой сегодня или дать тебе немного пространства? - я понимаю, что после заданий может быть желание побыть в одиночестве. наверняка он даже видел смерти? да и может ему банально хочется растянуться на постели, чтобы отдохнуть полноценно. - смотри-ка, паула уже наполнила для тебя ванную. - осматриваю его с ног до головы с улыбкой, лишь сейчас понимая, что раз ребенок был ранен, то... - ты ведь в порядке? тебе самому не нужна помощь зиглинде?

0

75

Мне даже становится несколько совестно, когда Элизабет вдруг извиняется. Было бы за что? Она имеет полное право ревновать и сомневаться, пусть мне такое и неприятно. Мы все же разные люди, пусть и составляем одну пару.
Я прикрываю глаза, слушая извинения и рассуждения. Все заканчивается, как мне того и хотелось, но легче не становится. То ли из-за ощущения, что мои объяснения были приняты, однако пропасть досады не стала меньше, то ли из-за того, как неожиданно разговор сворачивает в сторону моих желаний.
Лиззи придвигается ближе, вытаскивает из моих пальцев остаток хлебной краюхи и протягивает ее, предлагая доесть. Это кажется чем-то очаровательным, потому я с готовностью принимаю еду, а когда девушка задевает кончиками пальцев мои губы, то тянусь вперед. Она отказалась пробовать? Ну что же, это несколько другое.
Наши губы встречаются, а мои ладонь скользит на затылок девушки, запутываясь в по-прежнему распущенных золотистых волосах. Как же мне хотелось это сделать... еще с того момента, когда ребенку было позволено.
— Я знаю, что нет ничего приятного в том, как я появился сегодня утром. Так что тебе не за что извиняться, — откликаюсь, стараясь хоть так донести — она имеет право чувствовать то, что чувствует.
Она только-только оправляется после серьезной операции и просто ждала моего возвращения, а я явился с чужим ребенком на руках, да еще пропахший женскими духами и алкоголем. Возможно, мне вообще не стоило реагировать слишком остро.

Мы идем в дом, добираемся до спальни, где провели все последнее время. Мои раздражение окончательно уходит. Вместо него появляется чувство вины, и теперь, чем дольше я смотрю на Лиззи, тем больше оно становится.
— Я устал — это правда, но что на счет тебя? Ты хорошо себя чувствуешь? Соскучилась по мне? Хочешь остаться?
Много-много вопросов, но я вообще не так представлял наше воссоединение, так что могу себе позволить. Может услышу что-то приятное, а может это позволит сгладить не самые лучшие впечатления.
— Хочешь проверить мои раны самостоятельно? — склоняю голову к плечу.
Разумеется, я не планировал оставаться в одиночестве и даже удивлен тому, что она изъявила желание уйти. Это будет несколько странно? Комната выделена в качестве место отдыха для выздоравливающей, а не как опочивальня для ее мужа. К тому же, чем еще ей заняться в чужом и не таком уж большом доме.
— Если уж ты и предлагаешь мне поспать, то тоже должна это сделать, имей ввиду. Все-таки, тебя подняли слишком рано. Устраивайся и подожди меня, — я киваю в сторону кровати.
Все же без ванны никак не обойтись: хочется смыть с себя дорожную пыль и посторонние запахи, чтобы окончательно позабыть о произошедшем.

0

76

пусть он и говорит что мне не за что извиняться, но я-то прекрасно понимаю - он хотел, чтобы я приняла ошибку в своих суждениях, потому что они задели его. я и так прекрасно понимала, что ошибаюсь, но что я могу поделать? мне всего-то и нужно было получить конкретное подтверждение в неверности своих мыслей, мне всего-то и хотелось услышать какие-то слова утешения, чтобы я перестала сходить с ума из-за пустяков, которые даже нельзя считать достоверными. но странно было с такими обвинениями надеяться на что-то подобное... как он мог остаться спокойным и равнодушным к такому? если это действительно звучало как обвинение в измене; а что вообще может быть хуже такого варианта в отношениях, где каждый должен доверять и доверяться?
мне стыдно, и этот стыд никуда не уходит, когда мы заходим в дом, а затем и в нашу спальню. может по этой причине я теперь так хочу сбежать и заняться чем-то другим? может я даже боюсь, что он будет зол на меня или не захочет видеть? так зачем я вообще спрашиваю? могла бы просто сказать, что найду чем заняться и дать ему возможность отдохнуть в одиночестве, но сама же я пытаюсь напроситься на возможность остаться рядом. получить подтверждение того, что всё между нами не покосилось и не стало настолько уж ужасным? да, ведь каждый может сказать глупость по неосторожности.

хотя кажется мы оба теперь смотрим друг на друга немного иначе. перебираю пальцы, рассматривая мужчину перед собой как-то украдкой. почему мы оба выглядим теперь так, будто и не женаты друг на друге? будто и не знаем как теперь быть? правда, это быстро меняется и он идет как будто в наступление; по крайней мере, его вопросы берут своим количеством, а расстояние между нами стремительно сокращается. - с чего бы мне устать? я ведь спала, и даже не так мало. - это правда, ведь за его отсутствием я не нашла себе особого времяпровождения на вечер, так что и легла раньше. - и чувствую себя неплохо, хотя успела испугаться спросонья, услышав крики. - обхватываю его лицо двумя руками, теперь улыбаясь ему. мне грустно, что он вообще задался вопрос о том, скучала ли я по нему...
- прости, что не поприветствовала тебя как следует. я соскучилась, правда, просто удивилась слишком сильно. - смягчит ли это хоть что-то? сложный вопрос, но и молчать совсем будет странно. - я хочу остаться, но ещё я хочу, чтобы от тебя пахло только мной. - кажется, я выдвигаю слишком много прав на него? но это отчасти шутка, отчасти вполне серьезное заявление. мне не терпится дождаться момента, когда он сходит в ванную и я больше не буду чувствовать этого запаха чужих женщин и кабака.

просьба проверить раны звучит очень каверзно, и потому заставляет меня нервно улыбнуться. желает ли он, чтобы я просто коснулась его и чтобы, возможно, мы дошли к большему? - но знай, если у тебя окажутся раны, то твой сон придется отложить и пойти срочно к зиглинде. наверное, она всё же немного ненавидит нас, - смеюсь коротко, проводя ладонями по его груди и медленно соскальзываю вниз. приятно быть вот так рядом с ним, но тревожные мысли всё же не оставили меня окончательно. хочется смыть это утро, наполненное сомнениями, чтобы скорее вернуться к привычной безмятежности. не нравятся мне эти поручения королевы, но какое у меня право идти против них?..
- мне приятно, что ты желаешь моей компании. не уверена, что смогу прямо уснуть, но полюбоваться тобой, пока ты спишь, тоже звучит как отличная идея. - прикусываю свою губу, замечая легкий румянец и на его щеках. его обычно довольно сложно смутить, да может и сейчас я лишь надумываю?
когда остаюсь в одиночестве, то снимаю с себя накидку и опускаюсь обратно на разворошенную кровать. ещё никто не успел заправить её снова, хотя и моего тепла она уже не хранит. я устраиваюсь на своей подушке, разглядывая вторую пустую часть... предыдущие две ночи я грезила, чтобы он оказался рядом со мной, и вот сейчас это случится. можно даже сказать, что на вторую ночь? ведь сейчас ещё довольно раннее утро, многие ещё спят. когда дверь раскрывается, то я прикрываю глаза, чтобы притворяться спящей. зачем бы это? ребячество какое-то.
неловко моргаю пару раз, когда он оказывается перед постелью, и заговариваю: - как, ванная помогла расслабиться? - какое счастье, что он в привычной и чистой ночной рубашке. похлопываю на местечко рядом с собой и дожидаюсь, пока он устроится рядом, чтобы обнять его одной рукой. - как прошло задание? судя по ребенку, не очень легко. вообще, увидев его, я подумала, как тяжело ему будет теперь. он одинок в этом мире, и вдруг его никто не заберет? может, мы могли бы... - я не уверена, готовы ли мы к такому? но правильно ли будет оставлять крошечное создание, зная, что мы могли помочь?

0

77

Мне нравится, когда Лиззи становится собственницей и демонстрирует это. Прежде не нравилось, а теперь вот очень даже... Может из-за того, что такой она мне привычнее? Если не сказать больше — роднее. Она ведь всегда ждала от меня чего-то особенного и не стеснялась потребовать, чтобы я соответствовал. Ровно до момента, пока в наших жизнях не появился Сиэль и все не пошло под откос.
Нет, безусловно, изящная леди, какой она выросла, ничуть не менее ценна, чем маленькая девочка из моего детства — они ведь являются двумя составляющими одного целого. Просто приятно иногда видеть те самые черты, слышать те самые интонации и, что уж таить, откликаться на них не так, как бывало раньше.
— Я хочу, чтобы от тебя пахло только мной.
Вот и сейчас требование звучит очень знакомо, будто я говорю с прежней девчушкой, заводной выдумщицей, способной превратить особняк в сияющий дворец за пару часов. Могло бы раздражать, как в былые годы, а вызывает только улыбку.
Я наклоняюсь, чтобы аккуратно тронуть губы жены своими в невинном поцелуе.
— Если соскучилась, то подожди меня десять минут. Ран нет, так что я смою лишние запахи и буду весь твой, — шепчу провокационно.
Затем провожу кончиком носа по ее щеке и игриво прихватываю зубами мочку уха прежде, чем отстраниться. Хотелось бы, чтобы на этом недавний конфликт был исчерпан, мне даже становится легче, но как будто не до конца. Чего-то еще не хватает: недостаточно просто сказать «тебе не за что извиняться», нужно проявить еще и какое-то доверие?
Я думаю об этом все время, пока смываю в ванной грязь и пот, и запах женских духов. Забываю лишь ненадолго, когда опускаюсь с головой в воду, чтобы избавиться от пены в волосах. Но даже так не нахожу подходящих вариантов, которые можно было бы озвучить к моменту возвращения.
Да и надо ли? Девушка выглядит умиротворенной, когда я выхожу обратно в комнату: ее глаза закрыты, а одна рука лежит под щечкой. Ну просто сама невинность.
Один шаг к кровати, другой, третий. Меня подмывает сделать резкое движение, чтобы напугать, на случай, если она вдруг притворяется. Однако опасение навредить, если это правда поверхностный, но сон куда сильнее. Я медленно опускаю на постель одно колено, но не успеваю предпринять никаких действий: Лиззи открывает глаза и сонно моргает.
— Я подумал, что ты заснула, хоть и не планировала.
Мы заговариваем одновременно, и это до того забавно, что я снова не удерживаюсь от улыбки. А когда устраиваюсь на постели и чувствую маленькую руку на своей спине, то пододвигаюсь еще ближе.
— Расслабиться особо не получилось: все думал о том, что должен извиниться за свою реакцию на твои вполне уместные вопросы.
Я пристраиваю голову на подушку Лиззи, совсем рядом с ее головой. Ладонь сама собой забирается в распущенные волосы, перебирает их.
— Мне жаль. И я тоже соскучился — все время думал о тебе, особенно когда оказался в том борделе. Сомнительное задание... Совершенно никаких результатов. Жаль, что вообще поехал и потратил время.
Получится ли вообще рассказать что-то большее? Нужно ли Элизабет знать о том большем?
— Я планировал поговорить с женщиной, которая облапошила столько народу, но ее пристрелили раньше, чем мне удалось хотя бы о ней спросить. Когда же я пошел на звуки выстрелов, то встретил там молоденькую, но смертельно раненую девчонку. Она попросила позаботиться о ребенке, а отказывать умирающей было как-то неправильно.
Все наши разговоры сводятся сегодня к ребенку. Я раздумывал о том, как отреагирует Лиззи и может ли он стать нашим шансом на полноценную семью и вот мы действительно это обсуждаем...
— Готовы ли мы быть родителями? Я думал, что у нас будет какое-то время только друг на друга. Мне так нравится жизнь, которая есть у нас... — вздыхаю, прикидывая изменения, которые не заставят себя ждать. — Мы поженились совсем недавно... Не получится выдать этого малыша за нашего. Если же просить именно опеки, то придется объяснять его происхождение...
Меня не то чтобы волнует моральная сторона вопроса и сплетни вроде: «графская семья усыновила ребенка проститутки». Но где я и где наш подопечный, на которого может оказываться давление.
— Ты хотела бы... быть его матерью? ВЫ выглядели очень мило в саду.
В первую очередь надо понять желания Элизабет. Остальное уже потом.

0

78

я не думала, что смогу так быстро и легко успокоиться, а вот - всякое возбуждение и нервы постепенно сходят на нет, когда я обнимаю своего мужа. от него исходит тепло - не только физическое, но и какое-то более духовное. он словно умудряется подбадривать меня. а может это из-за простого факта, что он наконец-то вернулся и теперь мы снова вместе? пусть мы и не виделись всего ничего, но всё равно это успело наложить свой отпечаток, да ещё и его возвращение было ознаменовано разными странностями...
подумать только, с того момента едва минул час, а кажется будто прошла вечность. вечность нашей близости друг к другу. мне бы хотелось поцеловать его и, возможно, даже почувствовать немного больше, но это пока под запретом. да и он наверняка слишком устал, чтобы думать даже о таком, не то что делать. так что не стоит и расстраиваться из-за самой невозможности...
но зато находится другая тема, которая почему-то навязчиво не хочет оставлять меня. словно если я не заговорю об этом, то обреку себя на какие-то куда более мучительные мысли. снова же эгоистично, учитывая очевидную усталость михаэля, который всё же продолжает смотреть на меня и внимать. даже умудряется извиниться, хотя именно я тут почти уличила его в измене! это просто отвратительно, если так подумать, но сказанного не воротить. да и если бы была возможность, то стоило бы? так хотя бы мы оба не будем хранить всё в своей душе. - но и отказаться от задания ты не мог, так что не кори себя. жаль, конечно, что всё прошло впустую.

хотя так ли уж? всё же он привез оттуда ребенка, и, как оказывается, спас от ужасной участи. я касаюсь мягким поцелуем его губ, думая лишь о том, насколько же он замечательный. ладно ещё не наплевать на просьбу умирающей женщины, так наверное сделал бы любой из служащих, но вот забрать малыша с собой, чтобы ему помогли квалифицированные врачи, а не передать на поруки кому-либо - другое. - ты всё сделал правильно. этот ребенок действительно нуждался в помощи. не всякий бы взял такую ответственность, - поглаживаю его по щеке, вспоминая, как малыш хоть и плакал временами, но всё же улыбался нам. наверняка он благодарен, пусть пока и не слишком то осознает?
именно эти мысли толкают меня заговорить о большем. о том, что я пока мало понимаю, но всё же не могу игнорировать. михаэль в свою очередь придерживается логики: задает правильные вопросы и указывает на совершенно очевидные моменты. сама даже не знаю почему именно так захотела того большего, о чём мы говорили лишь несколько раз и мельком. - ты прав во всём. даже не знаю почему эта мысль родилась в моей голове... наверное, мне просто жаль, что его ждет такая участь. это разбивает моё сердце и мне почему-то так хочется позаботиться о нём. - но действительно ли я готова брать такую ответственность на себя? да, мэри может и сможет подсказать мне, но едва ли это будет легко.
- мы действительно слишком мало пожили лишь для нас двоих. а тут сразу будет очень много дел, которые будут отвлекать нас друг от друга. - оставляю короткие поцелуи на его губах с легкой улыбкой и заглядываю в глаза. да уж... сможем ли мы также спокойно лежать, любоваться друг другом и просто оставлять легкие прикосновения? наверняка ребенок будет капризничать и мы будем отвлекаться на него. - наверное в будущем, если мы действительно будем готовы к такому, то сможем найти ребенка, о котором позаботимся.

вот только всё происходит не совсем так. пусть мы и отдаем малыша в приют, но всё равно довольно часто навещаем. я всё надеюсь, что однажды мне скажут, что его заберут в хорошую семью, но этого всё никак не происходит. и я искренне не понимаю почему... может из-за происхождения? многие боятся такого или отвращаются из-за этого. хотя и непонятно причем здесь вообще невинное дитя, но других не переубедить.
- может нам стоит поддерживать такие приюты? там всё в таком слабом состоянии... я думаю, что стоит привлекать больше внимания общественности. - предлагаю я михаэлю, когда мы сидим вдвоем в кабинете и читаем книги. немного странно просить его вкладывать свои деньги, ведь я-то не зарабатываю, но ещё я хочу просить помощи у других. одни мы явно не сможем помочь всем.
и там, где разворачивается моя большая компания, из-за которой мне таки приходится выходить в высший свет, я не могу перестать думать о малыше, с которым мы иногда играем. минуло уже почти два года, но желающих забрать его так и не появилось. - неужели ему предстоит расти в этом месте? - не то что бы оно не стало лучше, но любви родителей он всё же может и не увидеть. - может быть, если никто так и не заберет его до конца года, то всё же усыновим его? мальчик может стать твоей помощью в будущем. - поворачиваю голову, чтобы взглянуть на своего мужа. не знаю, не могу просто оставаться в стороне.

0

79

Иногда мне кажется, что я давлю своим мнением окружающих или чересчур ревностно прислушиваюсь к голосу разума. Это неплохо, ведь так получается избежать лишних сложностей или подойти к решению проблем рационально. Однако хорошего тоже маловато, ведь порой очень важно чутко реагировать на происходящее и следовать за зовом сердца.
У Элизабет последнее получается куда лучше, чем у меня самого. Она будто создана для того, чтобы делать так, как пожелается и завоевывать тем сердца. Даже к ребенку, привезенному мной из борделя, относится очень мягко и почти любовно, немедленно включается в заботу.
Я любуюсь своей женой, вслушиваясь в ее слова. Меня окутывает умиротворение и тепло, и свет солнца, путающийся в чужих золотистых волосах, только больше способствует этому.
— Ты давно уже думаешь о ребенке, разве нет? А тут такой шанс, — улыбаюсь как можно мягче, стараясь сгладить возможное негативное впечатление от предыдущих слов. — Я не то, чтобы не понимаю... Может быть, даже разделяю отчасти это желание, ведь сам гадал о том, как поступить дальше, пока вез его, — утаивать эту простую деталь бессмысленно и я сознаюсь в ней. — У нас достаточно средств, чтобы нанять няню и кормилицу, чтобы по-прежнему оставаться наедине время от времени. Главное, чтобы мы позже просто не пожалели о решении взять ответственность.
Да, ответственность беспокоит меня больше всего. Кто знает, каким вырастет этот ребенок? Как можно предугадать, не окажется ли он в смертельной опасности просто живя в доме Фантомхайвов? Исключить любые случайности по-прежнему невозможно, ведь я остаюсь грозой всего теневого мира, а семья — это самое очевидное место для ответного удара.

Хотя все мои опасения можно применить не только к мальчику, спасенному из борделю, но и к любому другому ребенку, мы с Элизабет все же отказываемся от идеи усыновить его немедленно. Сначала нам хочется насладиться друг другом в полной мере, прожить наш первый супружеский год в счастье и отсутствии тревог, а потом уже позаботиться о наследниках.
Стоит Зиглинде объявить, что опасность миновала, как мы возвращаемся в поместье, чтобы остаться наедине, а еще через какое-то время отправляемся в путешествие по Европе, желая напитаться новыми впечатлениями. Это похоже на запоздалый медовый месяц и я стараюсь наслаждаться им, позабыв обо всех заботах.

Или почти обо всех? Ведь остается мальчик, определенный в лондонский приют, которого мы навещаем так часто, как только можем.
Приют существует на до того скромные деньги, что в каждый свой визит привозить партию новых игрушек компании Фантом становится традицией. Да и не поддерживать воспитанников материально, когда навещаешь их столь часто, тоже кажется бездушным. Хотя последнюю-то идею мне как раз подает Лиззи.
Как-то так получается, что с течением времени мы становимся не просто парой странных изгоев, которые живут непонятно чем. Скорее уж нас начинают узнавать в обществе как благотворителей и активистов. В основном, конечно, благодаря моей супруге, ведь у меня самого хватает времени только на то, чтобы перевести деньги.
Да, все меняется, Лиззи день ото дня расцветает, позабыв о своей болезни, и даже ходить как будто начинает меньше опираясь на трость. То ли дело в ребенке, скрасившем наши жизни, то ли просто силы возвращаются к ней после изнуряющей операции. Мне хочется верить во все и сразу, и потому я совсем не удивляюсь, когда между нами вновь заходит разговор об усыновлении.
— Знаешь, мы можем и не ждать до конца года, — я перебираю пальцы жены, не поднимая глаз. — Кажется, весь высший свет в курсе, что этот мальчик под нашим покровительством... вряд ли кто-то захочет перейти нам дорогу.
Да, никто из равных не осмелится забрать того, кто даже не войдя в семью Фантомхайв, все равно ассоциируется с нею. Среднему же классу или даже более низким слоям населения я бы в жизни ребенка не отдал. Не знаю чего мы вообще ждали.
Собственной готовности, разве что? Я прислушиваюсь к своим чувствам и больше не нахожу того сомнения, которое пару лет назад терзало душу. Тоска по времени наедине, которое у нас могло бы быть с Элизабет, тоже не появляется и не оттого, что мы надоели друг другу, а из-за понимания — теперь это время станет лишь еще более драгоценным, пусть и редким.
— Ты была права, когда с самого начала хотела позаботиться о нем. Но теперь ты права вдвойне. Так что давай больше не будем откладывать? — я все же поднимаю голову и заглядываю в зеленые глаза, одновременно поднося к губам руку своей любимой, чтобы прижаться поцелуем к венкам на внутренней стороне запястья.
Мы уже создали крепью семейную связь и у нас будет сын. Разве что-то еще нужно для счастья?

0


Вы здесь » стокгольмский синдром » another story / ориджиналы » i will let you go this time


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно