стокгольмский синдром

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » стокгольмский синдром » another story / ориджиналы » i will let you go this time


i will let you go this time

Сообщений 1 страница 30 из 79

1

i will let you go this time

sia - elastic heart

https://forumupload.ru/uploads/001a/b6/11/2/503156.jpg

• alternate england

lizzie & michale

and i want it, i want my life so bad
i'm doing everything i can
then another one bites the dust
it's hard to lose a chosen one

0

2

сколько ошибок я уже сделала и сколько мне ещё предстоит сделать?
эти мысли мучают меня изо дня в день, заставляя рассматривать себя в зеркале, словно незнакомку. понимаю ли я саму себя вообще? чем дальше всё заходит, тем больше появляется сомнений. не в этом возрасте сталкиваются с такой болью от предательства, смертей и уймы вранья.
- я не знаю что мне делать... - шепчу я самой себе, касаясь пальцами своего лица в отражении. оно идеально копирует каждую мою эмоцию, каждое шевеление губ, каждое движение рук, и всё же я никак не могу принять, что это действительно я. внешне это так, но внутренне что-то сломалось безвозвратно в тот самый день, когда я нашла настоящего сиэля. не выжившего, изменившегося до неузнаваемости, желающего лишь чего-то тёмного.
и всё же я не сразу разглядела в нём эту червоточину, огромную и невероятно глубокую. мне казалось, что он просто был расстроен из-за того, что брат назвался его именем. и я была расстроена из-за этого тоже. но ещё больше расстройства принесли лишь мои мысли о том, что если бы михаэль сказал правду, то я не смогла бы быть настолько рада тому, что он выжил.  насколько я вообще ужасна? я принялась осуждать младшего близнеца, хотя сама...
сама оказалась гораздо хуже. я сетовала на предательство моей веры, но и сама отвернулась от него, когда, возможно, он нуждался во мне. - не тешь себя хотя бы этим, он лишь играл роль... - хотя, глаза михаэля в тот момент, когда я назвала его лжецом, были словно наполнены болью. но я не знаю из-за меня ли, или из-за возвращения сиэля, который был совсем на себя не похож. всё это какой-то ужасный ночной кошмар, который никак не хочет заканчиваться.

- мы остаемся и его семьей тоже, лиззи. мы не имеем права оставлять его в такой тяжелый момент. тем более, что сиэль даже не жив, это лишь марионетка, и ты это тоже знаешь. - знаю, что михаэль заслуживает нашей помощи сейчас. нет, мы просто обязаны сделать это, но они говорят со мной так, словно я должна быть против. неудивительно, что они теперь так ужасно обо мне думают, неудивительно, что они считают, будто я могу сбежать к сиэлю из-за малейшего неправильного слова. но, кажется, у меня всё-таки прибавилось мозгов с того раза? хотелось бы в это верить.
поэтому я мягко киваю головой, рассматривая глаза своего отца, которые так напоминают мои собственные. только его наполнены тревогой и болью, а мои всё ещё невероятно пусты. - ты не должен объяснять мне это. мы должны сейчас сделать всё для михаэля, чтобы искупить свою вину. - хотя бы попытаться? потому что я не уверена, простит ли он нас в действительности. не уверена, через что именно ему пришлось пройти из-за нашего предательства. хоть я и не уверена, что все мидфорды были настолько отвратительны, как я сама. хотя бы в этом есть надежда, что он ещё будет с нами общаться. или с ними. не так важно.

вот только по мере воплощения плана моих родителей, по мере того, как михаэль возвращал себе то, что принадлежало ему до всего случившегося, всё раздраженнее становился сиэль, всё одержимее. я знаю, что его брат сделал очень многое, чтобы сломать до того прекрасно работающую систему по передаче крови для подобных человеку кукол. и мне понятно его раздражение, но оно вызывает у меня тошноту.
- он делает всё это, чтобы насолить своему братишке? как по-детски, - мне всё ещё приходится делать вид, будто я на стороне этого бесчувственного парня, будто я совсем ничего не знаю. хотя, родители действительно не посвящают меня во все происходящее, я лишь собираю всё самостоятельно по крупицам. - хотя едва ли он мог провернуть совсем всё в одиночку. - я сглатываю, сидя с ним за вытянутым столом, надеясь, что он не заметил тревоги на моем лице. боже, боже, мне так хочется сбежать от него, но приходится сохранять невозмутимое выражение на лице. - может тебе что-то известно, моя невеста? - он в последнее время так старательно подчеркивает это обращение в речи, словно старается напомнить, кому именно я принадлежу. но в этом он ошибается, пусть я и не хочу позволить ему узнать об этом.
- откуда бы мне? я не поддерживаю никакой связи с ним, - не решаюсь произносить имя михаэля, боюсь разозлить сидящего передо мной ещё больше. не то что бы я боюсь драки с ним, но я не хочу вызывать подозрения сейчас. не тогда, когда всё оказывается так близко к разрешению всех проблем. тогда я смогу быть свободна от давно умершего жениха?

но, кажется, он решил, что мы должны оставаться с ним в смерти вместе. я слышу как открывается дверь в мою комнату и хватаю кинжал, лежащий под подушкой. сиэля я не ожидала сегодня, но вот и он... - ты предала меня. нет, вы все предали меня! - его смех кажется ужасающе холодным, отвратительным даже. я подскакиваю из постели, старательно пытаясь разглядеть его лицо в темноте. - прямо сейчас всю твою семью убьют, как убили когда-то мою. разве это не чудесно, что мы станем настолько похожи? а потом я убью и тебя. - моя рука вздрагивает, но потом я лишь крепче сжимаю ту на рукояти. нет уж, даже если он со своими прихвостнями и решил застигнуть нас врасплох среди ночи, это не означает, что мидфорды так просто погибнут.
я вдыхаю резко перед тем, как броситься на него. - и неужели ты думала, будто я не узнаю, что вы позволили моему брату остаться здесь? - моё сердце пропускает удар и я замедляюсь, смотря в его лицо. прошла лишь пара дней с того момента, как фантомхайв приехал сюда из городского дома. к сожалению, вернуть свое родовое поместье ещё не удалось, и они хотели обсудить планы. и вот теперь мы все оказались в засаде. а я даже не успела поговорить с михаэлем, опасаясь реакции, да и не желая мешать. - наверное, мне стоило сначала навестить его? но... ещё успеется.
и почему он такой быстрый? пополнил свои запасы крови? хотя едва ли его это может уберечь от ран и от смерти... как бы странно последнее ни звучало с учетом того, что он уже мертв. поместье озаряется новой какофонией звуков - скрежет металла, звуки стрельбы, крики (пусть и непонятно чьи именно). чёрт! - ты сумасшедший! и совсем, совершенно точно, не сиэль фантомхайв. - заявляю хотя бы об этом.
но это всё оказывается не важным, когда в моей спальне оказывается не только он. а я едва успеваю взять ещё одно оружие в свои руки, чтобы обороняться. и куклы, и люди. мне не доставляет никакого удовольствия убивать кого-то, но приходится. вот только - этого мало, чтобы спастись. я должна убить сиэля. поэтому почти каждая моя атака направлена на него, но другие отвлекают и отвлекают, и отвлекают. и в один из моментов, когда я почти добираюсь до него, на меня вновь нападают справа, а от своего бывшего жениха я получаю самый настоящий нож в спину. ссадины и царапины, полученные до этого, никак не сравнятся с агонией от этой раны. и всё же, я не позволяю себе упасть на пол, потому что тогда потеряю возможность. вонзаю быстрой атакой кинжал в отвлекшего меня противника, а потом разворачиваюсь. - нет уж! тебе конец. - я порываюсь вперед, чтобы с размаху отрубить голову сиэля от его шеи. чтобы вонзить другой кинжал в область сердца и пройтись глубже.
и лишь после этого позволяю себе упасть на пол. так меня и добьют? но, по крайней мере, я убила сиэля. нет, освободила его душу, как должно было сделать уже давно. выдыхаю медленно, потому что любое резкое движение лишь усиливает боль в моей пояснице. прислушиваюсь ко всему вокруг: звуки поначалу усиливаются, а затем становятся всё тише и тише. почему это? - господи, пожалуйста, позволь моей семье выжить. - может, даже и я смогу?..

0

3

Я давно уже уяснил: людям верить нельзя. Если ты не платишь им, если ты не связан с ними узами, что посильнее кровных [например, неоплатными долгами], то рано или поздно они вонзят тебе в спину нож. Да, это грустно. Да, это всякий раз больно, как в первый. Зато это та истина, про которую лучше не забывать.
Однажды я уже позволил себе забыть и довериться, но больше такого не повторится.

Чтобы выжить, приходится идти на крайние меры: не только лгать и хитрить, но еще убивать. Чтобы выжить, нужно нечто большее, чем отлично выстроенная стратегия, нужны еще и союзники. Так я раз за разом возвращаюсь к мысли, что все-таки кому-то довериться придется.

Когда Мидфорды связываются со мной, чтобы предложить свою помощь, первая реакция — это отторжение. Они были теми, кто наблюдал за полицией, надевающей на меня наручники и усаживающей в полицейскую карету; они не сказали ни слова против.
И все-таки...
Нет, я не считаю их семьей и не тешу себя иллюзией, что на них можно положиться безоговорочно. Тем ни менее, где-то в самой глубине сердца зарождается теплая искорка, нашептывающая обратное.

Людям верить нельзя, и все-таки я оказываюсь в особняке своих дяди и тети в надежде, что хотя бы сейчас меня не выдадут. Куда еще мне было пойти? Пока что я по-прежнему беглый преступник.
К сожалению, все оказывается даже хуже, чем можно было предположить. Не знаю уж, выдают ли меня Сиэлю напрямую или каким-то образом тот самостоятельно разведывает о моем местонахождении, да только на дом нападают.

Это оказывается ожившим детским кошмаром: скрежет и звуки выстрелов, неестественная тишина пустых коридоров, сменившая собой нечеловеческие крики. Однажды я уже шел вот так, дрожа от страха и боясь повернуть за угол. Теперь у меня в руках по-крайней мере есть револьвер.
— Т-там... они сумасшедшие, — шепчет дворецкий, которого я нахожу в коридоре около стены, измазанной его же кровью.
Он при смерти, я ничем не могу помочь, и все же безуспешно зажимаю рану на животе, пачкая руки.

Это был единственный живой человек, встретившийся мне на пути. Не считать же за людей проклятых кукол? Их-то как раз было много и с каждым я оказывался чуть более везучим, чем мог бы.
Самую большую скорбь и боль вызывают тела Френсис и Алексиса, лежащие рядом друг с другом. В руках обоих — клинки, на лицах застыло упрямство. Кажется, они погибли в бою, верные собственному слову: рыцари не бегут с поля боя. Я закрываю ладонью невидящие глаза тетки и запахиваю на животе дяди сюртук, чтобы скрыть страшную рану. Я не хотел им верить и не хотел больше признавать наше родство, но все-таки их гибель затрагивает в душе нечто. Об этом лучше подумать позже или не думать совсем никогда, иначе есть риск расклеиться...
Мысль о судьбе Элизабет заставляет меня запнуться. Как бы я ни был зол и обижен, она все равно остается важным человеком, ее жизнь все равно меня волнует. Даже после всего, что между нами было и чего не было. Я оставляю своих старших родственников, чтобы отыскать их дочь, и невольно ускоряю шаг.
«Это никоим образом меня не касается». «Я совершенно точно ничего к ней не чувствую». Самоубеждение — это хорошо, но страх все-таки копошится где-то на подкорке.

Спальня девушки залита кровью, будто основное сражение именно здесь и происходило. Первое, что я вижу от входа — остановившийся взгляд моего близнеца, и невольно вскидываю пистолет, чтобы выстрелить в него. Только когда звук сходит на нет, становится очевидно: обладатель глаз не причинит мне никакого вреда, не сумеет — у него попросту нет тела. Я сглатываю, стараясь унять нервную дрожь, пронзившую меня с головы до пят, и силюсь отвести взгляд, чтобы осмотреть остальное. На это уходит целых пять минут...
Куклы, люди, люди-куклы... А еще много оружия, брошенного тут и там, разворошенная, но пустая постель и целый ворох рюш на прикроватном коврике. Рюши — это то, что всегда было частью Элизабет, но все-таки я узнаю ее не сразу.
Девушка лежит на животе, вцепившись пальцами одной руки в окровавленную шпагу. Ее волосы разметались в беспорядке и окрасились в цвет крови, ее одежда тоже промокла, а еще... еще она не подает признаков жизни. Очередная жизнь, отнятая Сиэлем? Даже если в ответ он поплатился собственной.
Я приближаюсь на ватных ногах, сажусь рядом, тянусь пальцами к запястью. Нужно нащупать пульс, нужно все проверить...
Тишина. Тишина. Тишина... Удар!
В первое мгновение я думаю, что мне показалось. Затем уже подхватываю тело Элизабет, чтобы перевернуть ее на спину и облегчить дыхание. Она стонет и тут-то ощущение реальности возвращается.
— Эй, ты как? — я зову, ощупывая ее тело.
Где же чертова рана? Почему Элизабет без сознания? Кровь-кровь-кровь... Крови столько, что даже и не разобрать кому она принадлежит. Ее, моя, а может тех, что лежат рядом, убитые? Раненое в минувшей схватке плечо простреливает болью, когда я затаскиваю девушку к себе на колени. Она тяжелая, чертовски тяжелая. Даже при том, что за последний год я подрос и раздался в плечах, мне ее отсюда ни за что не вынести.
— Чем тебе помочь?
Я хватаюсь за край простыни, свисающий с кровати, и отрываю широкую полосу. Раз крови много, то лучше перевязать рану. Так хотя бы будет меньше рисков, что девушка умрет прямо на моих руках.

0

4

почему я так и не нашла в себе сил поговорить с михаэлем? у меня были шансы, как бы я не отпиралась и не говорила самой себе об обратном. я снова упустила свой шанс искренне извиниться за всё, что произошло между нами, за всё, что я сделала с ним. нам так и не удастся разрешить возникшее недопонимание, переросшее в самую настоящую катастрофу. ведь если бы я не поддержала восставшего из мертвых сиэля тогда, то всё могло бы сложиться совершенно иначе...
мне хочется закричать от боли, и потому я сильнее стискиваю челюсть между собой. в этом нет никакого смысла, да и боли физической лишь прибавится. сжимаю рукоять покрепче в своей ладони, словно это поможет мне оставаться в здравом рассудке ещё немного, словно именно это действие и удержит меня здесь. я уже давно понимала, что жизнь непредсказуема, но ещё непредсказуемее только смерть. можно быть в опасности и знать об этом, быть на чеку ежедневно, можно наивно думать, что всё в порядке, но реальность настигает всегда неожиданным и опасным образом. в момент, когда защититься сложнее всего.
как сегодня, под покровом казалось бы спокойной ночи; никто из нас не был готов к этому, потому что... что? мы думали, что у нас есть время? думали, что сиэль ни о чём не прознает? мой взгляд устремляется в его сторону, вернее к его голове, и замирает. даже сейчас на его губах застыла ужасающая улыбка, словно предупреждающая: "это ещё не все подарки, которые я приготовил для вас". мне становится мерзко и тошнотворный приступ отзывается яркой болью где-то в районе спины. видимо, мышца напряглась слишком сильно на этот раз...

я не знаю сколько проходит времени, я потеряна в нём и темноте своей комнаты. может мне и стоило звать на помощь? да только я чувствую теплую жидкость, облепившую мою одежду и пол совсем рядом. я чувствую неимоверную боль, которая заставляет меня дышать всё медленнее и мягче. вряд ли тут чем-то можно помочь - я лишь человек, какой бы сильной меня называли, а истечь кровью не займет много времени. но может... шанс таки есть?
а затем наступает чернота. вязкая, неприятная, и от неё веет исключительным холодом, которого я никогда не чувствовала в своей жизни. я так не хочу оставаться здесь! здесь так пусто и одиноко; даже если это и то, чего я заслужила своими словами и действиями, всё равно не хочу этого. я хочу ещё раз ощутить крепкое объятие своего отца, я хочу ещё раз услышать редкий комплимент со стороны матери, я хочу ещё раз поплакаться в плечо своему брату. я хочу ещё один шанс извиниться перед михаэлем.
именно его голос маячит где-то на периферии моего сознания, заставляя раскрыть тяжелые веки. нож, застрявший в моей пояснице, как будто резко задевают и это заставляет меня закричать. спохватываюсь только, когда вижу перед собой до истошной боли знакомое лицо. сиэль... нет, судя по выражению лица, судя по белой марлевой повязке, судя по словам, - это михаэль, которому не чуждо сострадание даже к той, кто испортила его жизнь. открываю рот, хотя звуки и появляются не сразу.

- я не уверена что мне можно помочь, - я скорее шепчу эти слова, наконец отпуская тяжелое орудие, которым я недавно убила его брата-близнеца. возможно, вселенная решила быть добра ко мне и потому решила дать мне последний шанс сейчас? цепляюсь окровавленной рукой за его ладонь, заглядывая в синие глаза. - мне правда жаль. это всё моя вина, - если бы я тогда не поверила во все те слова, если бы я тогда не оставила свой дом ради того, кто даже человеком не является, то всё могло бы быть в порядке. - я надеюсь, что всё закончится здесь. что ты вернешь свою жизнь, - мои родители непременно помогут в этом... но почему их сейчас нет здесь? хоть в поместье как будто и наступило затишье со смертью виновника, лежащего рядом с нами. заглядываю за спину парня, не видя в проходе никого.
- мои родители... они в порядке? - небольшая струйка крови вырвалась из моего рта вместе со словами, покатившись вниз по шее. они не заслужили всего этого... лишь в целости эдварда я могу быть уверенной сейчас, ведь он уехал к своей невесте ещё вчера. - найди их, пожалуйста. - цепляюсь за него словно бы из последних сил, но я вовсе не хочу умирать. однако, откуда же здесь взяться лекарю? кто же сможет подлатать меня прямо здесь и сейчас? - я правда не хочу умирать, - вторю своим мыслям и это признание, которое срывается с моих губ, заставляет ужаснуться. из-за того, насколько скоро оно может сбыться. - но кажется из-за раны я не могу даже ногами пошевелить, так что... - "оставь меня" - эти слова никак не выходят из меня, словно застряли в каком-то глубоком углу темного сейфа. слишком страшные, сокровенные, не желанные.

0

5

Я глупец и слепец! И ладно, последнее можно оправдать наличием всего одного действующего глаза, так как второй закрыт повязкой, но вот в уме своем прежде сомневаться не приходилось. Элизабет стонет, когда я касаюсь ее, а после и вскрикивает, будто все манипуляции причиняют дикую нестерпимую боль. Никогда еще я не слышал таких душераздирающих звуков от нее, но зато теперь они помогают определить причину.
Я нахожу нож, до половины вошедший ей в спину, и с этого момента становлюсь куда аккуратнее в своих действиях. Еще и девушка, придя в сознание, принимается лепетать обо всем и ни о чем одновременно. Этот лепет похож на бред, на горячку умирающего, и такая перспектива неожиданно пугает меня. Быть свидетелем смерти постороннего или держать на руках холодное тело близкого человека — это одно, а вот наблюдать за тем, как драгоценная жизнь угасает прямо на твоих глазах — это совсем-совсем другое.
— Не неси ерунды. Разумеется, тебе можно помочь, — это первое, что стоит сказать, даже если уверенности нет совершенно никакой.
Я не хочу, чтобы Элизабет думала о смерти — это не поможет делу. Да и ее извинения сейчас едва ли имеют хоть какое-то значение. Чуть поворачиваюсь, чтобы бросить взгляд на отделенную от тела голову своего близнеца, затем перевожу взгляд на сам труп. Он одет... можно сказать, празднично, будто собирался на прием, а не на убийство. От этой мысли меня передергивает и я лишь крепче вцепляюсь в кузину.
— Ты виновата, но не во всем. Так что не утрируй, — стараюсь сделать свой тон мягче, хотя мне и не нравится тема.
Не так мы должны обсуждать произошедшее между нами и происходящее до сих пор: не в смертельной опасности и не в полумраке. Я должен видеть ее глаза и выражение на ее лице. Я должен подготовить ответные фразы, чего до сих пор некогда было делать.
Да и сейчас некогда! Касаюсь ее спины и раны вокруг ножа. Насколько вообще безопасно его вытащить? Вся ночная сорочка в крови, каждое движение наверняка причиняет боль и все же... вдруг лезвие препятствует еще большей кровопотере? Перевожу дыхание, пытаясь припомнить то немногое, что знаю о строении человеческого тела. Кажется, получить нож в спину — это опасно? Еще и упоминание ног... вместе с остальными весьма неудобными вопросами...
— Я отсюда не сдвинусь. Твои родители — взрослые люди, они сами о себе позаботятся, а ты тут лежишь, как сломанная кукла, и того и гляди, истечешь кровью.
Упоминание Мидфордов дается тяжело, пусть я и пытаюсь казаться привычно рассудительным, — перед глазами немедленно всплывает безжизненное выражение на лице Алексиса и то, какой хрупкой показалась Френсис, утратившая привычное строгое выражение на лице. Хотя бы ее дочь не должна закончить также!
Еще раз касаюсь лезвия ножа, а затем обхватываю его рукоять. Кажется, придется вытащить, ведь с каждым неаккуратным движением я все-таки рискую навредить больше.
— Потерпи. Наверное, будет больно, но зато мы тебя перевяжем, — прошу, укладывая девушку животом себе на колени.
При свете звезд, льющемся в окна, мало что можно разобрать, но я боюсь зажигать свечи — вдруг свет привлечет кого-то еще. Да и пошевелиться, значит, вновь травмировать Элизабет... Дергаю нож на себя, не теряя время на новые раздумья, и тут же прижимаю к ране кусок простыни, которую успел оторвать раньше.
— Все хорошо... — мой голос вздрагивает, потому что я чувствую ее дрожь, и обрывается. Приходится предпринять еще одну попытку. — Все будет хорошо. Ты не умрешь. Да, крови много, но ее теперь научились переливать. Нужно только дождаться помощи. Я уже послал одного из своих людей, он скоро вернется и отыщет нас.
Я стараюсь действовать быстро и потуже оборачиваю вокруг тела девушки ткань, завязываю несколько узлов, нажимаю ладонью. Не знаю, чем можно помочь еще... разве что... устроить поудобнее? Обнимаю ее, прижимая грудью к своей груди, и опираюсь спиной на кровать позади нас. Мы почти лежим... и неожиданно в такой ситуации я чувствую то, какая Элизабет сделалась маленькая и... мягкая.
— Удивлен, что кто-то сумел тебя достать... На корабле несколько лет назад ты демонстрировала куда больше прыти, — ляпаю первое, что приходит в голову, только бы отвлечься и занять чем-то тишину.

0

6

он, как и всегда, не особо-то церемонится со мной. может это и к лучшему сейчас? приводит в чувства, заставляет бороться хотя бы немного и искать в себе внутреннее желание заслужить прощение чуть позже. сглатываю вязкую слюну, отдающую вкусом металла и вдыхаю поглубже. действительно нужно собраться со всеми оставшимися силами! если всему и суждено закончиться здесь, то разве не должна я принять это с достоинством мидфордов? а то решила поныть ему напоследок, как какая-то маленькая девочка; моя мама едва ли одобрила бы подобное поведение. улыбаюсь собственным мыслям, не зная увижу ли своих родных снова.
что вообще с ними стало? судя по ответу сиэля, он либо не знает, либо знает слишком хорошо. но я боюсь лезть в эти дебри дальше, боюсь того, что может последовать за моим интересом. возможно, я пока не готова к новому удару и он это прекрасно понимает? жаль, что я даже в его глаза детально всмотреться не могу - слишком темно, да и мне слишком сложно фокусироваться на чём-то конкретном, пусть я и стараюсь.
да и может он действительно не знает? просто видит, что моё состояние оставляет желать лучшего и ответственно не может оставить меня. хотя мог бы! с учетом всего, что я сделала - ещё как мог бы. но он остался со сломанной куклой, которая требует починки. забавно, что он является продавцом игрушек... ладно, скорее бизнесменом, но отсылка всё равно заставляет меня коротко усмехнуться.

но эта эмоция очень скоро сменяется на распирающую боль. он касается моей раны, проводит пальцами по рукояти ножа и я остро чувствую каждое движение. приходится с силой прикусить свою губу, создать ещё одну ранку на своём теле, чтобы хотя бы немного занять себя и едва ощутимо перекрыть боль хотя бы ненадолго. я действительно чувствую себя куклой; жаль только, что не могу перестать чувствовать...
михаэль переворачивает меня, ощупывает, прикасается и мне бы, как леди, стоило быть хоть немного обеспокоенной из-за этого, но пожалуй сейчас не время думать о таких мелочах, как честь. да и мы вовсе не чужие люди, хоть я и опрометчиво сделала всё для этого не так давно. меня вновь тянет извиниться, но я лишь с силой поджимаю губы, чтобы не заниматься этой ерундой. кажется, сейчас действительно не подходящее время? значит мне определенно стоит выжить, чтобы найти возможность искренне загладить свою вину.
зажмуриваюсь и тяну в свой рот угол одеяла, свисающего с кровати. это ужасно и не очень-то приятно на вкус, но всё же лучше, чем орать, как то было в самом начале. я не хочу больше выставлять себя в плохом свете перед михаэлем. вжимаюсь головой в коврик, стараясь даже не думать о том, какая боль раскинется по всему телу в момент...
резко и быстро всё мое тело пронзает словно молнией. кажется, ощущения даже хуже, чем были, когда меня ранил чертов сиэль. слабость окутывает меня, вжимает в себя и не дает полноценно вдохнуть. это отвратительное ощущение, от которого хотелось бы отмахнуться, да только оно становится лишь глубже с дальше идущими секундами. меня мутит, сложно становиться ориентироваться в пространстве, прислушиваться к словам михаэля. и всё же его присутствие успокаивает...

особенно, когда он тянет меня поближе к себе и прижимает так, словно я дорога ему. словно и не было всех этих сложностей между нами. словно я всё ещё остаюсь его драгоценной невестой. из моих глаз текут слезы; я не до конца понимаю их причину, лишь ощущаю влажные дорожки на щеках. сглатываю, чувствуя бессилие и иступленную боль там, где недавно был нож. как много крови я потеряю ещё прежде, чем придет какая-то помощь? неизвестно. и потому я должна ценить отведенные мгновения больше. мне так хочется коснуться парня в ответ, но я не могу найти в себе ни единой крошки возможности поднять руку.
да и он вспоминает про атлантику, увлекая меня к воспоминаниям. то время всё ещё остаётся бесценным для меня. смеюсь сипло, чувствуя влажную ткань под своей щекой. кажется, немного подпорчу ему рубашку? ну, думаю, с учетом всего произошедшего её и так лишь на выброс. - если бы они напали не в ночи, то всё было бы иначе. - улыбаюсь устало, размышляя о том, смогла бы действительно победить и не пострадать?.. всё же здесь дурную шутку могло сыграть совершенно иное. - а возможно, я просто не ожидала, что сиэль сам убьет меня. вернее, не сиэль... - было опрометчиво поворачиваться к нему спиной, зато это разозлило меня достаточно сильно, чтобы покончить с ним. вдыхаю поглубже, чувствуя неимоверную тяжесть в грудной клетке. сейчас так сложно думать, боги.
- я так устала, михаэль. - шепчу, прижимаясь поближе к нему. - я вроде и привыкла к боли, но это что-то новое и оно сильно выматывает. - хоть я и должна сопротивляться, знаю ведь, что если отключусь, то возможно навсегда. - я чувствую некоторое облегчение, что хотя бы немного смогла помочь тебе. - ведь гибель ненастоящего брата означает, что он сможет вернуть своё имущество и продолжить дела? - хотя явно будет непросто... - шепчу я, чувствуя, как закрываются мои глаза. - но ты невероятно со всем справляешься. - заставляю себя раскрыть глаза, сжимая руку в слабый кулак. - если помощь всё же не успеет, то мы ведь встретимся когда-нибудь вновь? - не знаю возможно ли в моём случае верить в последующие жизни, но хотелось бы. это очередное небольшое утешение в моём положении, ведь слабость становится всё хуже, проникает всё глубже и держаться становится всё тяжелее.

0

7

Моя ладонь скользит со спины Элизабет к ее голове, зарывается в спутанные и испачканные волосы. Ее дыхание кажется слишком слабым, ее руки безвольно свисают вдоль тела и она даже не пытается ухватиться за меня. Ко всему прочему, я чувствую неприятную влагу, промочившую рубашку и не могу отделаться от мысли о слезах. Такая естественная, особенно учитывая нечеловеческую боль, вещь, а все-таки хотелось бы, чтобы их не было.
По крайней мере, тема об Атлантике, приходится весьма кстати. Девушка будто отвлекается на мгновение, хвалится своими умениями, чего не делала никогда прежде, уверяет, что была бы в порядке, если бы не темнота. Я не сомневаюсь в том, что это правда. Ее навыки были поразительными, более того, она сражалась наравне с Себастьяном в последний раз, когда я вообще ее видел, и пусть проиграла, но с достоинством, по его же словам. Эти чудовища наверняка чертовски ее боялись...
— Он подло ранил тебя в спину. Конечно, такое сложно было ожидать, — я стараюсь утешить, хоть и не привычен к такому. — Эта тварь — не твой жених и не мой брат, но, думаю, ты уже давно это поняла.
Перевожу дыхание, которое сбилось от последних слов. Говорить такое вслух все еще тяжело. Я так долго оплакивал гибель Сиэля, так часто просыпался от кошмаров и винил во всем себя, а теперь... теперь появляется ощущение, что я виноват даже больше, чем мог подумать. Только об этой вине известно еще и окружающим, и они отчего-то полагают, что должны мне помогать. Даже Элизабет говорит об этом, будто сражалась вовсе не за свою жизнь этой ночью, а за мою. Может быть, так оно и есть: не останови она монстра здесь, тот мог пойти дальше, натворить еще больше бед. Пожалуй, стоило бы сказать спасибо, но слова совсем не идут.
Вместо этого я цепляюсь за последние фразы, за невысказанную, но прозвучавшую слишком громко готовность сдаться. Сжимаю зубы покрепче, вдыхаю и выдыхаю несколько раз, чтобы не начать кричать. Нельзя позволять себе лишнего...
— Если ты сейчас говоришь о мифическом шансе на перерождение, то не рассчитывай увидеть меня в своих следующих жизнях. Уйдешь сейчас — никогда меня больше не встретишь, — получается даже холоднее, чем хотелось бы.
Зато чистая правда? Себастьян все еще сражается в стенах этого поместья с противниками, что посерьезнее всех предыдущих: тут и Гробовщик, и другие жнецы. Я по-прежнему чувствую нашу связь, пусть та пульсирует, точно находится на тонкой ниточке; да к тому же давно отказался от своей бессмертной души в угоду мщения. Какой смысл рассчитывать на что-то эфемерное, если жить нужно здесь и сейчас.
Отчасти из-за этого я говорю так уверенно, а отчасти из-за нежелания пережить еще одного члена своей семьи. Сколько уже таких было? Хватит. Элизабет должна жить, должна бороться, даже если причиной для борьбы буду лишь я.
— Хорошо, что здесь нет членов твоей семьи и они тебя не слышат. Что это за упаднические настроения? Помощь придет.
Я подхватываю ее ладонь, сжатую в слабый кулачок, и переплетаю наши пальцы. Не знаю что еще ей сказать. Да и сил держаться у меня тоже особо нет: тело тяжелое, раненое плечо ноет. Может из-за этого вслух звучит вопрос, которому раньше я бы ни за что прозвучать не позволил:
— Почему ты не захотела поговорить со мной в тот раз, когда Себастьян забрал тебя от Сиэля?

0

8

"не так давно, как хотелось бы" - хочется ответить мне, да только есть сомнения в том, что это подходящие слова сейчас. мне бы стоило уделить больше внимания деталям прежде, чем исчезать из поля зрения всех близких людей, мне бы стоило поискать подтверждения чужим словам прежде, чем безоговорочно верить им, мне бы стоило хотя бы попробовать поговорить с тем, кто обманывал нас всё это время. теперь же это всё лишь упущенные возможности, которые не изменить. насколько всё могло бы быть иначе, если бы я не ввязалась во всё это? или же сиэль бы даже в этом случае нашел возможность лишить своего "брата" всего? теперь этого не узнать, да и прошлое изменить, увы, невозможно. а было бы прекрасно предотвратить это нападение, использовать силы чтобы помочь, а не вредить. сцепляю свои зубы, чтобы не захныкать, как маленькая девочка. сейчас вовсе не время для этого, да и пожалуй - есть проблемы посерьезнее.
например одна из них заключена в том, как тяжело оставаться в сознании. сглатываю вязкую слюну, разглядывая тела уже давно не живых людей, лежащих на полу тут и там. моя комната превратилась в сущий кошмар; месиво из крови, мяса и запаха застаревшей плоти. это всё отвратительно, но кажется таким несущественным сейчас. словно это всё где-то вдалеке от меня, а рядом со мной только михаэль. от него пахнет и кровью тоже, но ещё неуловимым запахом древесного парфюма и чем-то таким, чем пахнет только он сам, чем-то, для чего я не могу подобрать верные эпитеты.

мне так хочется остаться с ним, в этом самом мире. тем более, что он не дает мне шанса увидеться в каком-то мифическом другом... может он и прав, что не стоит уповать на пятые-десятые шансы, что надо сейчас держаться за возможность остаться здесь, но это так тяжело! - я должна загладить свою вину... - не знаю, как будто я всё ещё сделала недостаточно, чтобы быть хоть сколько-то прощенной за совершенное. или я слишком уж сильно пекусь о самой себе? даже это само по себе эгоистично! желает ли он вообще, чтобы я извинялась перед ним? думает ли он о том, чтобы простить меня? возможно, в этот самый момент да, потому что положение такое. - видимо, придется держаться. - ради призрачного шанса, что в будущем всё станет лучше.
хотя меня так сильно пугает, что я не чувствую своих ног. но может это просто из-за слабости сейчас, может это всего-лишь из-за боли моё тело не желает причинять себе ещё больше проблем. или... зажмуриваюсь на мгновение, медленно переводя дыхание. мысли о плохом не помогут мне сохранять здравый рассудок и сознание. он прав в том, что мои родители не одобрили бы такого, они были бы злы, что я не стремлюсь выжить. - да уж, думаю, что моя мама сказала бы, что это совсем не то, чему она меня учила. - о, она бы сильно отругала меня за слабость сейчас. может быть это даже дало бы мне больше воли к жизни? я ведь действительно часто старалась, чтобы угодить ей. - хотя отец бы наверняка пожалел меня и попросил бы маму быть помягче, ведь ситуация сложная. - мне их не хватает, но нужно верить, что потом мы встретимся. этот день ужасен, но дальше всё может стать лучше. им смогут помочь, как смогут помочь и мне.

нужно лишь дождаться. и, видимо, михаэль нашел правильную тему для того, чтобы я продолжала оставаться с ним. вина поднимается вновь: тяжелая, придавливающая к земле, и такая отвратительно горькая. выдыхаю медленно, зажмуриваясь, чувствуя, как горячие слезы снова текут по щекам. что ж, хотя бы что-то горячее во мне ещё осталось, потому что в остальном мне безумно холодно. - я не знаю... я доверилась не тому. после того, как я узнала о твоём обмане, мне было так горько и так больно, и твои попытки держаться подальше от меня вдруг стали такими понятными. - я вовсе не хочу сейчас обвинять его в чем-то, но это и не оно. это всего-лишь пояснение. попытка рассказать хоть что-то... ещё была бы в моих действиях логика!
- и я сама потому стала держаться дальше тоже. - закрываю глаза, хоть и испытываю желание взглянуть на парня прямо сейчас. да только что я могу увидеть? - лишь позже я поняла что совершила большую ошибку, но сделать её и исправить - разные вещи. и вот мы здесь... - из-за моих действий, из-за моего недоверия, из-за моей глупости. я содрогаюсь в очередной раз, пытаясь подавить рыдания - из-за боли физической, которая непременно возникнет. и из-за того, что перед ним никак нельзя.
- а ты... почему ты соврал, когда вернулся? почему просто не сказал, что ты - михаэль? - ему бы всё равно досталось всё то, что должно было принадлежать сиэлю, ведь он следующий наследник. так почему? лишь заполучил себе навязанную невесту.

0

9

Михаэль — имя, от которого я успел отвыкнуть и имя, которое в последний год звучит все громче и все чаще. Так сложно к нему возвращаться. Так сложно привыкать по-новой... Да и есть ли смысл? Теперь, когда все закончилось, будет легче легкого объяснить сумятицу заговором, призванным очернить имя цепного пса, чем рассказать людям правду. Конечно, носить имя графа Сиэля Фантомхайва станет во сто крат сложнее, ведь теперь к теплым воспоминаниям примешаются еще и ужасные, но одновременно с тем и важнее. Моя цель не изменилась, да и чувства не должны меняться тоже. Будь проклят Гробовщик и его план, будь проклят весь этот парад марионеток... Еще и Элизабет невольно стала его частью, пусть не самой ужасной, и теперь будет винить себя.
Я вздыхаю от некоторой доли облегчения, когда девушка уверяет, что не собирается покидать этот мир, раз уж должна загладить свою вину. Это не то, что мне от нее нужно [я вообще не знаю, чего именно от нее хочу], но если сейчас мотивация — такая, то пусть будет так, пусть эта цель подстегивает ее бороться. Тем более, фантазии о том, что могли бы сказать Мидфорды о складывающейся ситуации вызывают нежность с примесью боли даже в моей груди.
Как хотелось бы, чтобы все это оказалось сном. Как хотелось бы проснуться с утра в своей постели и отринуть случившееся. Уж лучше продолжать сражаться с братом без особых перспектив, чем получить такой итог. Он никогда меня особо не устраивал, и теперь особенно.
Объяснения Элизабет мало что меняют в расстановке сил. Она права: совершить ошибку куда легче, чем исправить ее. Даже если мне хотелось бы быть ее доверенным лицом и первым, к кому она идет в случае проблем, это совсем не так. Что уж, даже Эдвард не удостоился такой чести.
— Я не старался держаться от тебя подальше намеренно. Просто... с тобой было сложно, ведь ты знала о Сиэле те вещи, которые мне были недоступны. Охота за пасхальными яйцами, еще какие-то воспоминания... Было страшно ляпнуть что-то не то, раскрыть себя.
Наверное, я тоже задолжал ей объяснение, так почему бы не рассказать все прямо сейчас, пока мы еще рядом. Конечно, в моей голове сцена объяснений выглядела совсем иначе, там мы смотрели друг другу в глаза, но вот так, в полумраке и на грани чувств... может оно даже лучше. Тем более, мне задают весьма неудобный вопрос, будто пытаются отыграться за мой собственный.
— Ты еще помнишь? Я болен. Михаэлю никогда бы не дали той свободы, которая доступна для Сиэля, — дергаю уголком рта.
Ох уж этот вопрос... Сколько раз я сам задавался им уже после свершенного, гадал, а было бы все легче, будь я собой. Увы, история не имеет сослагательного наклонения и теперь приходится расхлебывать последствия. Кроме того...
— Кроме того, я чувствовал вину за то, что выжил, и думал таким образом отдать дань памяти брату, оставить в истории его имя.
Вздыхаю, отмечая, что волей-неволей сильнее вжал ладонь в рану Элизабет. Может это и помогает остановить кровь, но может еще и причинять боль. Интересно, такую же боль, которую причинила ей моя ложь или все-таки чуть меньшую? Бросаю взгляд вниз, на девичью макушку. Жаль, мне не увидеть ее лица и не понять ее чувств прямо сейчас.

0

10

я много раз думала о том, почему же сиэль так старательно избегает моей компании и пытается не оставаться со мной наедине. я придумывала так много причин: от того, что ему попросту сложно пока находиться с людьми до того, что он испытывает раздражение конкретно из-за меня. я ставила под сомнение собственное поведение, хотя всё равно оставалась верна ему; надеялась, что это поможет ему вернуться из тьмы к свету. ведь после того, через что он прошел и из-за чего ему пришлось так быстро повзрослеть, мне хотелось добавить хотя бы щепотку легкости! помочь ему делать то, что положено в ещё детском возрасте. но наверное я просто пыталась втянуть его туда, где ему уже давно не было интересно. получается, я снова действовала эгоистично, пусть и из лучших побуждений?
меня передергивает от мыслей об этом, но я не позволяю себе лишних слов об этом. сейчас уже поздно сожалеть о содеянном, да и это хотя бы не фатальные ошибки, а всего-лишь бывшее желание сделать всё лучше для человека. даже если это желание по итогу оказалось глупым и детским. - я понимаю, - шепчу в ответ, чувствуя его неровное сердцебиение под своим ухом. а может это моё собственное стучит настолько громко и прерывисто? мне бы стоило бояться, да только сил на это уже не осталось. - в детстве мы, увы, были не настолько близки. - если бы мы общались больше, если бы он был в нашей компании чаще, то возможно мы бы смогли лучше понимать друг друга? между нами было бы больше доверия и тогда...

но всё не так. ведь он действительно был очень болезненным мальчиком, хоть сейчас я в нем и не особо замечала это. да, он болел иногда, но мне говорили, что это лишь простуда. стоило ли верить так легко? но я даже думать боялась о чем-то другом, лишь сильно позже все части сошлись в единый пазл. как и сейчас - его ответы кажутся логичными, пусть и сильно болезненными. ведь для него всё это было ничуть не легче, чем мне, когда я узнала всю правду. поджимаю губы, пытаясь унять чувство обиды, которая всё равно вертится в груди и никак не может улечься. он ведь мог рассказать хотя бы нам, несмотря ни на что! мы его семья! - ты мог поделиться хотя бы с семьей? едва ли это могло бы помешать... - и тут меня озаряет, что причина его молчания вполне проста. - ты не смог довериться нам? - наверное после случившегося он во всех видел потенциальных врагов.
и что куда ужаснее, по итогу я всё же умудрилась его предать. а мои родители, которые должны бы были опекать его, тоже не вступились в тот момент. а он и без того был разбит из-за потери брата, это отлично слышится в последующих словах и даже в его действиях. он продавливает мою рану чуть глубже, заставляя взгляд помутиться перед глазами. больно, но я не смею ничего сказать. лишь дергаюсь, чувствуя небольшой прирост энергии из-за всколыхнувшейся боли, а затем с усилием поднимаю голову, чтобы взглянуть в его лицо. - но ты не виноват в том, что выжил! так сложилась судьба, - я и сама думала о том, что не обрадовалась бы так сильно живому михаэлю. но это так отвратительно, что меня захлестывает злостью и отвращением к самой себе по новой.

- ты должен быть собой, потому что ты - не твой брат. но тебе приходилось притворяться им столько времени! - нащупываю где-то внизу ткань его брюк и цепляюсь за нее, потому что выше руку поднять не могу. - это ведь неправильно... ты другой, но тебе приходилось перенимать его привычки или какие-то предпочтения. я ведь иногда приносила десерты, которые наверняка не доставляли тебе удовольствие, или какие-то другие блюда. даже подарки! я ведь всё выбирала не для тебя... - глупости какие-то, и странности меж тем тоже. какой смысл в этом всём теперь, если мы настолько далеки друг от друга? - как много в тебе от тебя теперь? - шепчу я, чувствуя очередной приступ слабости. говорить так много, напрягаться и пытаться взглянуть в глаза тяжело. и боже...
- это твоя кровь? - я ловлю темное пятно на его плече, чувствую яркий запах крови. так и ему самому нужна помощь, да только я точно не могу её оказать. вот бы кто-то уже пришел...

0

11

«Ты — не твой брат». Очень простая истина, по сути, но прежде никто и никогда мне о ней не говорил. Я старался сравняться с Сиэлем, быть лучше и здоровее, только бы не видеть обеспокоенных лиц своей семьи, а они поощряли это. Я и много позже вкладывал всего себя, чтобы быть идеальным, тем самым наследником, которого должны были получить Фантомхайвы, тем совершенным цепным псом, какого ожидала у себя на службе королева Виктория. Почему никто из них никогда не говорил, что все это — не обязательно?
Самые важные слова я слышу от Элизабет, от девчонки, которую считал пустышкой; от невесты, которая предала меня, предпочтя мертвеца; от жертвы, пострадавшей настолько сильно, что теперь не может даже пошевелиться.
«Как много в тебе от тебя теперь?». Слова жалят похуже пчел и заставляют старые раны болеть. Пирог с шоколадом вместо пирога с клубникой. Работа вместо возможности отлежаться в постели. Теплая улыбка на лице и широкий жест-приглашение побеседовать вместо того, чтобы скрыться с глаз, забившись в угол, как делал это в детстве.
Не скажу, что мне было некомфортно постоянно. Нет, чем больше проходило времени, тем больше удавалось смешать наши с Сиэлем идентичности, размыть границы, отвлечь внимание от несовпадений. Случались осечки, но их перестали замечать, а я сумел расслабиться. Теперь же можно и вовсе позабыть об игре на публику? Так или иначе, меня будут сравнивать с другим, с воскрешенной куклой, и соответствовать теперь некому. Даже семья в курсе... ее остатки.
— Ты права, я не мог вам доверять. Как уже сказал, я опасался не получить нужной мне свободы. Кроме того, я не знал кого стоит винить в инциденте и оттого предпочитал держаться особняком. Это сейчас мне очевидно, что Мидфорды были не при делах, но не тогда.
Я продолжаю поглаживать Элизабет по голове. Возня с ее волосами немного успокивает нервную дрожь, которая грозит разрастись и стать очевидной. Наверное, если бы мне не приходилось сохранять спокойствие и уверенность за нас двоих, я бы вообще уже расхохотался тем безумным смехом, который иногда мне свойственен. Безумным нервным смехом?
Да, я не виноват в том, что выжил. Да, так сложилась судьба. Но я мог заслонить Сиэля собой, когда понял к чему все идет [как брат сделал в отношении меня] или мог бы обменять свою душу на его воскрешение.
— Я слишком эгоистичен и в этом моя вина, — последняя мысль вырывается наружу словами.
Едва ли Элизабет будет способна оценить весь смысл этих слов. Едва ли она вообще может их понять? Лучше отвлечь ее на другое.
— Мне нравились твои подарки. Тортики были вкусными, пасхальное яйцо — красивым. Ну, может быть, желание украсить поместье в розовый вызывало нервный тик, — усмехаюсь, продолжая говорить, будто предыдущей осечки и не существовало. — Так что не слишком себя вини. Тебе неоткуда было знать, хоть мне порой и казалось, что ты догадываешься...

Я осекаюсь по двум причинам: во-первых, девушка задает вопрос о моей ране, которая прежде оставалась без внимания, а во-вторых, глаз, на котором находится демоническая метка, начинает печь. Ладонь невольно взлетает к лицу — успокоить странное непривычное тепло, но даже раньше, чем я успеваю это сделать, голову простреливает резкой болью.
— А-м-м-м-м, — стон сам собой вырывается из моего горла.
В ушах начинает звенеть. Под пальцами оказывается влажно от хлынувшей крови. Я с трудом удерживаю голову и прижимаюсь щекой к собственной ладони. Больно-больно-больно! Какого черта? Похоже на тот случай, когда метка Себастьяна только появилась, но в разы хуже.

0

12

становится как-то больно осознавать, что он подозревал даже нас в случившемся с семьёй фантомхайвов. я понимаю, что стоит быть начеку, что не стоит безоговорочно верить всем, и всё же иррационально это очень неприятно. не то что бы он подозревал лично меня, ведь я то понятное дело едва ли могу иметь к такому отношение в силу возраста, но мои родители... за что они заслужили такие ужасные и отвратительные подозрения? возможно, всё и не настолько плохо в его отношении, как я успела себе вообразить, но в моменте меня распирает обида. моя мама хоть и строгая, но всегда была верна закону и всегда защищала людей. уж тем более, своего брата! а мой отец не способен обидеть невинное существо совсем, никак. да и это семья! я помню как часто мы гостили у них и как часто они останавливались у нас, так откуда же такие мысли?..
сжимаюсь, чувствуя натяжение в каждой уставшей и ослабленной мышце своего тела. я не знаю каково было михаэлю в тот период, я не представляю через что ему пришлось пройти, и всё же мне так хочется накричать на него сейчас. сказать насколько он не прав и что ему непременно следует попросить прощение у моих родителей за недоверие. как и им, возможно, стоит попросить у него. и всё же я молчу... знаю, что совсем не к этому вел наш диалог, знаю, что не совсем про родителей сейчас должна идти дальнейшая речь. никто из нас не идеален, вот что мы действительно должны уяснить сегодня из всех произошедших событий, из всех возникших из-за недоверия невзгод. ведь если бы он в первую очередь доверился нам, то этого тоже скорее всего не было бы. да, это не умаляет моей вины, но всё же. не стоит винить только себя.

- эгоизм - человеческая черта. так чему здесь удивляться? - все мы любим и стараемся защитить себя. порой, наш мозг даже не осознает этого, лишь делает то, что считает нужным ради защиты самого себя. так что же он сделал в тот момент, когда они были с сиэлем? шумно сглатываю, понимая, что вовсе не хочу представлять этого, даже думать в этом направлении не хочу. мне ничего неизвестно из тех жутких дней, которые они провели вдали от дома, и возможно оно к лучшему. - и ты был лишь ребенком, нет, ты даже остаешься им. не пытайся возложить на себя всю ответственность. - наверное, я начиталась слишком много книжек. а может мои истинные мысли именно сегодня начали пробиваться наружу? я так привыкла быть цветком англии, - милой, красивой и бездумной, - что и не знаю где именно начинаюсь я сама. кажется, у нас схожие проблемы?
его признания в том, что я всё же была права, пусть и не во всём, тоже заставляют меня выдохнуть. хоть его последние слова и заставляют немного напрячься; чертовски сложно всё это, надо сказать. - я много раз думала о том, что ты ведешь себя странно. но я всё же заставляла себя считать, что это из-за стресса, из-за всего пережитого и... я не знала как тебе сказать, что ты похож на своего брата. - нелепый разговор получается между нами, но всё же очень нужный.

правда, довести его до конца не получается. сначала я замечаю рану на его плече, а затем откуда ни возьмись образовывается ещё одна. у меня перехватывает дыхание от того, насколько мучительное выражение на лице графа передо мной. - михаэль?.. - шепчу я, заставляя свою руку напрячься и подняться выше. он не слышит меня, но это не значит, что я должна сидеть без дела. он помог мне в ответственный момент, но что могу я? не понимаю, почему его глаз вдруг стал кровоточить! - лучше снять повязку, - одной рукой, стискивая зубы из-за напряжения и возникшей боли, я развязываю две веревочки. промокшая насквозь марля опадает где-то рядом, открывая взору что-то пугающее и меркнущее с каждой секундой. - что это? - удивленно произношу я, изучая узор который затем просто исчез. я думала, что он просто ослеп на один глаз, но это что-то совершенно другое... однако, я не заслужила права лезть в это, поэтому проще отмолчаться. вытираю кровавые дорожки под его глазом рукавом своей ночной рубашки, разглядывая его лицо обеспокоено. кажется мы оба рискуем истечь кровью, если подмога не явится. - тебе легче? - спрашиваю, хотя сама чувствую всё больше наваливающую усталость. я словно на качелях в плане состояние, хотя кажется, что кровь шла меньше. но активные действия явно расшевелили чуть было улегшуюся рану. - чёрт, - ругаюсь я неожиданно для самой себя, скатываясь по телу парня всё ниже.

0

13

«Ты всего лишь ребенок» — я частенько слышу такие слова со стороны окружающих, хоть и привык уже отмахиваться от них. Сложно воспринимать себя ребенком, когда вынужден принимать серьезные решения, вроде содержания целого графства или уничтожения детей, изломанных чужой извращенной фантазией. Сложно быть ребенком, если рядом нет никого из заботливых взрослых, зато всегда присутствует демон, способный сожрать при малейшей оплошности. Невозможно сохранять детскую непосредственность, если несешь ответственность за жизни своих слуг, своей невесты и целой ее семьи. Сколько бы раз Элизабет не попадала в точку на протяжении минувшего времени, тут она ошиблась и ошиблась сильно.
Безусловно, хорошо, если ее собственное детство продолжалось куда дольше моего. Тем ни менее, у нее нет права судить, раз все было именно так.
Я усмехаюсь, не считая необходимым отвечать. Вместо этого сосредотачиваюсь на других словах, на истине, которая прежде была надежно скрыта: не так уж хорошо я играл свою роль, как можно было подумать.
— Я не знала как тебе сказать, что ты похож на своего брата.
Новость оказывается неприятной, задевает что-то внутри меня, поднимает волну неудовольствия. Наверное, дело в самоуверенности: мне-то казалось, что я справляюсь пусть не идеально, но хотя бы хорошо. На деле же, я без конца ошибался, а прощение получал только из-за того, что ошибки были списаны на стресс?
— Можешь привести пример? — уточняю я.
Хотелось бы проанализировать ситуации, чтобы в будущем не допускать оплошностей.

Правда почти сразу меня скручивает болью: яркой, острой, лишающей всякой связи с реальностью. Под пальцами влажно и становится даже страшно от этого. Что если дело не только в крови? Что если вместе с ней я потеряю и глаз?
Прежде никогда наша связь с Себастьяном не была такой мучительной. Я почти заставляю себя дышать и слушаю свист в легких с не меньшим испугом.
Кто-то прикасается ко мне, стягивает насквозь мокрую повязку и в темноте проступают очертания комнаты. Двумя глазами пространство видно куда лучше, чем одним... Значит, зрение на месте? Это становится облегчением.
Передо мной искаженное удивлением и болью лицо Элизабет. Сквозь шум в ушах слышен ее вопрос:
— Что это?
Что... где? Я моргаю, не слишком хорошо понимая. Только спустя минуту, а может и больше до меня доходит: она увидела печать, то запретное, постыдное, что всегда должно было быть скрыто. Опускаю веки, будто это теперь хоть как-то поможет, и инстинктивно обнимаю девушку вокруг талии, не позволяя ей соскользнуть и навредить себе больше, чем уже есть.
Странно, тонкая ниточка, на конце которой долгое время был демон, истончилась и почти исчезла, а вот боль никак не проходит. Я тру веко пальцами, будто надеясь таким образом избавиться от неприятных ощущений.
Вот только произошедшее — это еще не конец. Откуда-то из коридора раздаются шаги, и голоса, а в моем состоянии очень сложно понять кому они принадлежат. Подхватить револьвер, снять его с предохранителя и навести на проем двери кажется самым разумным из возможных ходов. Если это враги... я успею пристрелить хотя бы нескольких прежде, чем они доберутся до нас.

0

14

чем же именно он себя выдавал в те времена, когда я отказывалась думать, что передо мной может быть вовсе не сиэль? на самом деле, вариантов было много: от простого нежелания пойти со мной на прогулку, чего не случалось до всех событий, до более очевидных деталей вроде того, как он держался на публике или манеры говорить. он просто выглядел совершенно другим человеком...
но вот в чём загвоздка: скромного и тихого михаэля он тоже напоминал далеко не во всём, поэтому заявить такое казалось абсурдом высшей степени. и всё же его отрешенность, его поведение рядом с нами, всё намекало на то, что он не особо знаком с каждым из нас и не особо близок душевно. и не мудрено, ведь в детстве он чаще сидел дома, нежели находился подле нас. мы с сиэлем ходили к нему, чтобы поиграть, чтобы создать для него более комфортную атмосферу, но кажется он стеснялся даже меня. или ему просто не очень хотелось быть в моей компании. теперь как-то сложно отличить одно от другого, а спрашивать прямо странно.

да и нет возможности. не то место и не то время, да и его боль пронзает будто нас обоих, выбивая из колеи на очень-очень долгое мгновение. или всё дело в странном узоре, что я увидела в его глаза вместо бледного зрачка, а то и его отсутствия? что же он скрывает вообще? как много мы не знаем о нём? сглатываю, так как мне самой становится не очень уютно от этой мысли. я знаю лишь то, что он солгал о своей личности, но что если скрыто куда больше? спускаюсь всё ниже, пристраиваясь на его груди, потому что возможности уйти у меня всё равно нет. вот и остается лежать здесь, думать об этом всем и не иметь даже крошечной возможности поговорить. потому что не время и не место... потому что наша общая физическая боль слишком велика.
я не замечаю звук чужих шагов или разговора, но слышу то, как михаэль перезаряжает револьвер и чувствую, как он тянет свою руку всё выше. затаиваю дыхание, моргая пару раз, чтобы обратить свой взор к входной двери комнаты. какая уже мне разница до того, что произойдет дальше? боль и так слишком сильна, а сил не осталось совсем. закрываю свои глаза, понимая, что довериться сейчас судьбе - единственно возможное решение. может, мы всё-таки сможем увидеться в этой жизни? хотелось бы верить что так. - всё ведь будет в порядке? - последний вопрос в пустоту перед тем, как наступает полная темнота.

я не знаю сколько времени проходит между тем событием и моим пробуждением. я лежу в бледной, выцветшей комнате, где всё пропахло лекарствами и травами. боль отзывается в спине при малейшем движении в сторону и мешает даже думать спокойно. логично предположить только, что это больница... но где же хоть кто-то, кто должен бы быть рядом со мной? хотя, может мама и папа в других палатах, наверняка они тоже пострадали. остается лишь молиться, что бы не сильно. а эдварду наверняка приходится нелегко, ведь всё буквально рухнуло на его плечи. хотелось бы мне увидеться сейчас хоть с кем-то, заметить хоть какое-то родное лицо рядом. но всё далеко не так просто.
открываю рот, чтобы позвать кого-то, но по итогу не могу издать и звука. в глотке пересохло настолько, словно во сне я только и делала, что дышала через рот. больно, мерзко, да и даже слюни будто не вырабатываются. рука нащупывает колокольчик, блестящий рядом с моим покрывалом и кое-как дергает им. вот бы кто услышал...
спустя пару минут ко мне заглядывает девушка. - вы очнулись, это хорошо. мы не были уверены в том, что... - кажется, она понимает, что сболтнула лишнего и замолкает. отходит к прикроватному столику, чтобы налить воды и помочь мне выпить ту. - главное, что теперь вы с нами. думаю, что вы быстро оправитесь. ваш брат уже прислал коляску, так что через неделю можно будет гулять во дворе. - коляска? что-то нервно дергает внутри меня при мысли об этом, но я не хочу уточнять, не хочу знать.

я не позволяю себе этот вопрос даже через пару дней. и эдвард как будто избегает этой темы, да и вообще всего серьезного, тоже. я вижу как он измучен, да и забегает он всего-лишь на короткий промежуток времени, словно не до конца ещё может смотреть на меня в таком виде. и я сама не уверена в том, что готова увидеть себя такой, какая я теперь есть. чувствую ведь, что стала ещё тоньше, чем была. нервно, очень нервно. пробую вставать с кровати самостоятельно, но обычно терплю в этом крах. и это с моей-то физической подготовкой, которая словно испарилась в небытие.
- я смогу ходить? - задаю этот вопрос спустя неделе медсестре, которая зашла справиться о моем самочувствии, но она лишь дерганно улыбается и опускает взгляд. это служит для меня первым и далеко неутешительным звоночком. - к вам пришел посетитель, - говорит она вместо всего остального и уходит, оставляя меня ждать загадочного гостя. ведь про брата они извещают по другому...
и где же вообще мои родители? может теперь это они?

0

15

— Господин! Молодой господин!
Знакомый голос Финниана окликает меня раньше, чем я успеваю нажать на курок. Следом в проеме двери появляется и его фигура, встрепанная и по-прежнему угловатая. Я зажмуриваюсь от облегчения, возвращаю на место предохранитель и опускаю руку. Даже не могу толком порадоваться, что стрелять не пришлось: слишком устал, да и Элизабет в моих руках обмякает, очень некстати потеряв сознание.
Я здесь, — подаю голос, больше не опасаясь быть найденным. — Ты привел кого-то? Со мной леди Элизабет и она ранена.
К счастью, в поместье уже вовсю хозяйничают работники Скотланд-Ярда и врачи. Первые очень даже рады видеть меня... издевательски рады, но временно позволяют ускользнуть из своих лап, чтобы можно было получить помощь и проконтролировать то, насколько профессионально та оказана девушке, пострадавшей значительно сильнее.
— Это вы вытаскивали оружие? Рана очень глубокая, — вздыхает седой старичок, приехавший на вызов.
Я киваю, глядя на худую спину Лиззи. Ее уложили на диван в одной из наименее подстрадавших комнат, волосы подняли кверху, а ночную рубашку и все накрученные мной узлы попросту срезали. К счастью, кровь уже не хлещет таким потоком, какой был прежде. К счастью, она дышит спокойно и размеренно, и меня убеждают, что все должно закончиться хорошо. Я держу ее за руку столько, сколько позволяют, и оставляю на пальчике кольцо с синим камнем, фамильную драгоценность, которую могут отнять у меня самого при допросе.
— Позаботьтесь о ней, пожалуйста, — прошу старика прежде, чем уйти.

Дальше следует череда унизительных допросов и угроз, встреча с самыми именитыми представителями Скотланд-Ярда, и даже с самой королевой. Моя история ладная, к ней не подкопаешься. К тому же, ту подтверждает Эдвард, явившийся в отделение по вызову, пусть и далеко на сразу.
Я сам вижу кузена только тогда, когда оказываюсь на свободе, полностью оправданный и восстановленный в своих правах. Тот выглядит неважно: глаза запавшие, кожа серая, волосы растрепаны.
— Разве так должен выглядеть молодой маркиз, надежда рода? — я укоряю просто по привычке, отлично осознавая то, какая ноша свалилась на его плечи.
Эдвард в ответ фырчит что-то малоразборчивое, зато сжимает меня в таких объятиях, что хрустят кости.
— Спасибо, что позаботился о ней.
О ней... о Лиззи. Я не знаю, смогу ли сейчас выговорить это имя, но по глазам брата вижу, что девушка если не в порядке, то хотя бы жива. Это самое важное, самая главная наша победа.
— Мне хотелось бы сделать больше, — пожимаю плечами.
Воспоминания о Френсис и Алексисе все еще причиняют боль, поэтому их упомянуть я не рискую тоже, лишь предлагаю свою помощь, и ввязываюсь тем самым в самую настоящую передрягу.

Среди всех дел едва ли находится время, чтобы нормально спать, что уж говорить о визитах в больницы. Тем не менее, навестить Элизабет я считаю в каком-то смысле своим долгом: девушка все-таки спасла меня от главного зла в жизни, пожертвовав собой, да еще лишилась большей части семьи. Ее нужно поддержать, ее нужно убедить — она вовсе не одна. Воспоминания о ночи, когда моя кузина говорила о смерти, как о чем-то близком и желанном, все еще вызывают волну дрожи, проходящую по позвоночнику сверху до низу.
— Она будет вам рада, — говорит мне медсестра, идя по коридору. — К ней нечасто приходят.
Пара ударов в дверь, несколько слов внутри, которые мне отлично слышно. Незнакомая девушка делает широкий жест, приглашая, и я вхожу, и почти немедленно слепну. Внутри очень светло из-за белых стен и незашторенного окна, по-спартански пусто и пахнет лекарствами. Девушка, сидящая на постели, тоже кажется бледной и какой-то измученной. Ее волосы заплетены в простую косу, а глаза кажутся бездонными и погасшими, когда она вскидывает взгляд.
— Я принес цветы, — брякаю какую-то чушь, потрясая в воздухе букетом.
Чувство неловкости висит в воздухе, плотное настолько, будто его можно потрогать. Прежде мне не приходилось навещать кого-то в больнице, уж тем более жизнерадостную Лиззи. Прежде угроза того, что она никогда не сможет подняться на ноги даже не маячила на горизонте.
— Как ты себя чувствуешь? — прохожу к постели, неловко пристраиваюсь на стуле для посетителей.
Стоит ли отдать принесенное ей в руки или лучше сразу поставить в вазу? Вдруг она захочет понюхать? Или может быть ее уже тошнит от цветов, потому что уж этим Эдвард ее точно балует. Я бросаю взгляд на тумбочку у кровати, а неловкость только возрастает.
— Ты напугала меня разговорами о следующих жизнях, так что я пришел убедиться в отсутствии необходимости дожидаться новой встречи там, — выдаю все-таки свои настоящие мысли, склоняя голову к плечу.

0

16

темнота густая и пугающая. темнота пустая и бездонная. почему я не вижу никаких образов, если это подобие сна? почему я не попала в какое-то новое место, если это нечто после окончания жизни? зато я могу слышать собственные мысли - кружащие бесконечно и навязчиво, окрашивающие моё сознание мрачными оттенками в тон общему пространству. но я пообещала михаэлю, что ещё попрошу у него прощение, не так ли? так что мне нельзя отступаться так просто. да и одобрили бы такое решение мои родные? о, сомневаюсь, что они бы порадовались такой моей слабости. сомневаюсь, что они готовы расстаться со своей дочерью.
именно это толкает меня сквозь боль, которую я нет-нет, но чувствую даже будто и находясь вне сознания. тяжело продираться сквозь всё это, не особо то и понимая куда всё ведет, но приходится. да и неужели я не ценю свою жизнь? даже если я совершила миллион и одну ошибку, то это не повод сдаваться и кидаться в бездну отчаяния. всегда можно отыскать свет, совершенно во всём, главное - стараться сделать это.
поэтому пробуждение в реальности не удивляет меня. я должна была выкарабкаться и сделала это в итоге. вот только сложно понять положение своих дел - насколько я здорова, насколько всё будет проблематично в дальнейшем, насколько долго боль в ногах будет настолько острой. ещё сложнее понять только положение моей семьи теперь... здесь мне не передают новостей - ни о том, что же теперь предпринимает скотланд ярд, ни о том, исчезли ли все виновники, ни даже о том, а в порядке ли все те, кого я так сильно ценю.

последнее заставляет сердце дрожать всякий раз. и я вижу, что эдвард тоже борется с чем-то очень тяжелым прямо сейчас. боюсь вредить ему ещё сильнее, боюсь заговаривать о том, что может выбить его из колеи ещё больше. - видимо, тебе пока приходится заменять во всём отца. о, он наверняка очень гордится, - говорю я слабо, стараясь звучать хоть сколько-то мягко и шутливо. мне совсем не хочется напряжения сейчас, потому что его и так хватает со всеми процедурами, жалостливыми взглядами медсестер и неутешительными словами врачей. что-то вздрагивает во взгляде моего брата, но по итогу он лишь улыбается мне в ответ, сжимая мою ладонь. опускается на колени, чтобы поцеловать её. так странно видеть его таким... поникшим?
- это оказалось сложнее, чем я себе представлял, - смеётся он безрадостно, прижимаясь лбом к моей израненной ладони. касаюсь пальчиками его растрепанных волос, теперь уж точно не зная чем вообще смогу его утешить. всё это однажды закончится, всё станет как прежде. если станет. - не забивай себе голову. сейчас ты должна заботиться о себе в первую очередь. так ты быстрее восстановишься и сможешь помогать мне, не так ли?
сглатываю, примерно понимая насколько мрачно всё это звучит. почему именно я должна помочь ему, если есть наши родители? есть ли они вообще? что-то сжимается в груди и становится мучительно больно, но затем наступает расслабление. если бы их уже не было, то мне бы сообщили?.. возможно, они просто тоже не в лучшем состоянии прямо сейчас. - я буду очень стараться, эд. я хочу вернуться домой.

вот только - это не так-то просто. восстановление не идет семимильными шагами, да и мне не говорят особой конкретики о моем состоянии. а меня раздражает не понимать как дальше будет развиваться моя жизнь, с какими сложностями вообще придется столкнуться. они считают меня ребенком! что, в целом, так и есть. а ещё мне одиноко, из-за чего особой воли к жизни и нет. или всё дело исключительно в отсутствии михаэля? неужели он и не планировал навещать меня? стоило хотя бы поинтересоваться его делами у брата, но мне стало как-то стыдно.
когда медсестра говорит о визитере, то думаю в первую очередь именно о фантомхайве. поднимаюсь в своей постели, чтобы попытаться усесться из желания не выглядеть настолько жалкой, но вряд ли это получается. зашитая рана натягивается, но я старательно игнорирую это. лишь улыбаюсь, замечая именно его на пороге и перевожу взгляд на принесенный букет. да, брат тоже носит цветы, и всё же сейчас они воспринимаются совсем по другому. - спасибо, - уж не знаю проявляется ли румянец на моих щеках, надеюсь, что нет. наверняка на бледном лице это выглядит ужасно.
- да, я старалась выкарабкаться. сама уже сомневалась, а получится ли, - неловко смеюсь, протягивая одну руку, чтобы принять букет, который всё ещё остается в его руках. они пестрят яркими оттенками жёлтого и красного, которые совершенно не вписываются в эту бездушную комнату. касаюсь мягких лепестков, вдыхаю тонкий аромат и чуть улыбаюсь. мне так хочется просто выйти на улицу и насладиться видами, а потом отправиться на трену и просто взяться за шпагу... но эти мелочи для меня недоступны сейчас. слеза капает на цветы и я спешно укладываю их на свои ноги.

- рана всё ещё болит, даже сидеть не очень приятно. но надо привыкать, - кидаю взгляд на коляску, стоящую в глубине моей палаты, и напряженно выдыхаю. - потому что сидеть мне ещё долго. - указываю подбородком в сторону этого странного устройства, которое привезли не так давно. мой брат успел обеспокоиться многими вещами, в том числе этим. - они не говорят смогу ли я ходить. я чувствую свои ноги, но боль даже при шевелении кажется невыносимой. - так можно ли их вообще напрягать? встряхиваю головой; не хотелось жаловаться ему, а по итогу рассказала всё как на духу.
- мне так приятно, что ты пришел. - улыбаюсь ему, стараясь перевести тему в совершенно другое русло. - как твое плечо? - судя по всему, его уже успели хорошенько подлатать и оно даже относительно зажило? раз он может так свободно передвигаться. опускаю взгляд к букету ещё раз, раздумывая над тем - а сможем ли мы остаться друг другу женихом и невестой? о, если я теперь ограничена в возможностях, то не хотелось бы сковывать и его.
синее кольцо на моём пальце блестит и призывает взглянуть на него. а ведь точно! - я не знаю как оно оказалось у меня, - поднимаю руку, чтобы показать ему украшение. это точно принадлежит ему, в этом у меня нет никаких сомнений. снимаю его аккуратно и протягиваю в раскрытой ладони. - я не уверена, должна ли возвращать его? это же ваша семейная реликвия, - с учетом того, что он потерял своих родителей... - ты должен оставить это у себя в память о своих родных. - а что с моими родителями? взгляд становится потерянным из-за одолевающих мыслей, которые с каждым днем становится всё сложнее и сложнее подавить.

0

17

Мне совсем не нравится вид Элизабет: в ней нет и следа светлой яркой девочки, которая столько лет подряд пыталась растормошить меня и вызвать мою улыбку; не похожа она и на ту серьезную юную особу, вставшую на сторону брата в решительный момент. Все это скрылось, потерялось где-то среди одиночества, боли и неясных перспектив. Даже ее попытки храбриться и скрывать свою растерянность не особенно работают.
Я вслушиваюсь в слова, но не упускаю из виду ни упавшей на лепестки цветов слезы, ни легкой дрожи в пальцах, ни взгляда в сторону коляски, ждущей своего часа в углу. Становится стыдно и больно, ведь случившееся — полностью моя вина. Становится до дрожи отвратительно из-за самого себя: не стоило тут появляться и бередить раны. Мидфордам было бы намного лучше и проще, если бы все Фантомхайвы сгинули.
— Тебе стоит лечь. Если рана еще болит, то и раскрыться может от лишнего напряжения, — я забираю цветы, которые необдуманно вручил по-началу, и ставлю их в вазу.
Протянуть руку, чтобы коснуться ладони своей кузины не рискую. Смотреть на нее тоже оказывается слишком тяжело. Она пусть и говорит, что рада меня видеть, но так ли это на самом деле? Отхожу к окну, выглядываю в куцый больничный сад.
— Мое плечо лучше, почти зажило, — касаюсь его пальцами, не оборачиваясь.
Я знаю, что перстень с синим камнем все еще лежит на ладони Лиззи, но не могу его взять. Что-то ведь подтолкнуло меня, когда надел его на ее пальчик. Может, стоит пока так и оставить? Без фамильной реликвии я не стану менее Фантомхайвом, да и дышится сейчас как будто легче, точно весь груз ответственности был заключен внутри ободка.
— Ты в какой-то мере тоже часть семьи. Если хочешь, можешь пока его сохранить, — предлагаю, бросая не девушку короткий косой взгляд.
Можно ли счесть это предложением сохранить и помолвку? Не знаю. У меня даже нет уверенности, что я этого хочу. Элизабет была невестой Сиэля, а не моей, и мы никогда не знали друг друга достаточно хорошо. Учитывая ложь, с которой начались наши отношения, она может и не хочет меня узнавать?
— Я оставил его тебе в ту ночь. Подумал, что так будет сохраннее. Сиэль в свое время очень хотел сохранить эту вещь.
Воспоминания о брате вновь режут по-живому. Будь проклят Гробовщик и его изуверские методы: он не только лишил меня возможности отомстить за семью, уничтожив демона, но еще и извратил добрые светлые воспоминания.
Вот только отступать теперь все равно уже поздно. Раз однажды поклялся жить ради мести, то стоит держать свое слово и, кажется, нельзя утаивать это решение от тех, кто может пострадать вновь. Да и сообщить его следует открыто, а не исподтишка, поэтому я все-таки отворачиваюсь от окна, чтобы взглянуть на Элизабет.
— Я планирую отыскать тех, кто в ответе за все произошедшее, и преподать им урок. Уверен, дело далеко не только в Гробовщике, кто-то стоит за ним. Для этого мне придется сохранить за собой имя графа Сиэля Фантомхайва. Если для тебя слишком тяжело оставаться связанной со мной, то скажи об этом. Не обязательно сейчас, в любое время. Тогда же можешь вернуть кольцо.
Удерживать взгляд на бледном лице оказывается непросто. Стоит закончить говорить, как я обращаю внимание на ее руки, на перстень, ярко-синий среди белого и слишком большой для девичьей ладони. Такое себе предложение руки и сердца... в очередной раз стоит понадеяться, что мои слова не будут расценены именно так.

0

18

цветы ускользают от меня так быстро, что только и остается что наблюдать с приоткрытыми губами. может и стоило возразить? да только как? он ведь делает это не из вредности, но пытается позаботиться обо мне прямо сейчас. хотя я уже так устала лежать, мне хочется хотя бы понемногу возвращаться к привычной жизни, даже если это больно и даже если из-за этого шов может разойтись. зашьют заново, не так ли?
он ставит цветы в вазу каким-то быстрым и дерганым движением, словно это всё для него слишком сложно и непонятно. хотя, какая уж приятность находиться в больнице? он поворачивается ко мне спиной и я тяну к его руке свои пальцы, желая коснуться и остановить его, но его движения, в отличие от моих, быстры. и он просто уходит, хорошо ещё, что не из самой палаты.
и всё же приходится стыдливо прижать руку к своей груди, сделать вид, что никаких странных попыток и не было. да и что это за попытки? пусть мы и обнимались с ним той ночью, но это была скорее необходимость или даже невозможность принять какую-то другую позу. теперь же всё иначе, теперь нам снова приходится держать дистанцию между нами, потому что это правильно? - я пробую хотя бы сидеть, потому что мне уже осточертело быть беспомощной. - говорю свои сокровенные мысли, пристраивая подушку под спиной, чтобы было хотя бы немного легче. я хочу вернуться к тренировкам, хочу снова стать той версией себя, которой была до появления ненастоящего мёртвого сиэля.

я смотрю на кольцо, которое напоминает и о нём, и о его брате, который сейчас находится в комнате, и о семье фантомхайвов, которых уже давно нет в живых. почему этот перстень вообще оказался у меня? по какой причине михаэль надел его на мой палец? поглаживаю синий камень, который переливается при каждом моём движении; жаль только, что кольцо не способно поведать причин, по которым оно оказалось у меня. а парень, стоящий сейчас у окна, хоть и поясняет что-то, но уж слишком расплывчато. выдыхаю медленно, думая о маленьком мальчике, который был наречен в мои женихи. я всё ещё помню его очень хорошо, но сейчас воспринимать его как кого-то большего, чем драгоценного друга, не представляется возможным. любовь в том возрасте возможна, но ещё уж слишком детская и несерьезная. что же сейчас?
поднимаю свой взгляд на михаэля, чувствуя, как частит сердце. не знаю из-за чего конкретно, поэтому стараюсь перестать думать вообще обо всём, кроме кольца передо мной. - ты оставил его у меня из-за брата? - не уверена, что стоит сейчас заводить разговор о настоящем сиэле, но с другой стороны - когда ещё? - если ты действительно готов оставить у меня такую ценную вещь, то я сохраню её до того момента, пока оно не понадобится тебе. - я не представляю для чего конкретно оно может понадобиться в будущем? разве что, он отыщет себе невесту и предложит ей замужество посредством этого кольца? непонятно только, не будет ли то велико. но зато оно явно обозначает принадлежность к фантомхайвам. сжимаю кольцо в своей ладони до пронзающей боли от того, как впиваются узорчатые выемки по всему ободку кольца. я была невестой фантомхайвов, но теперь об этом глупо даже думать.

смотрю в спину михаэля, который вдруг заговаривает о своих планах на будущее. мне бы очень хотелось помочь ему отыскать виновных, которые наверняка могут быть как-то связаны и с гибелью старших фантомхайвов. но только как я могу? теперь я абсолютно беспомощна. и в этой связи его разговор о наших взаимоотношениях ставит меня в тупик. что именно он пытается сказать этим? что сохранит нашу помолвку в силе? или что готов мириться с невестой-калекой? но ведь изначально я была обещана семье фантомхайв и обучалась именно для этого. теперь все мои навыки стерты, словно их никогда и не существовало. прикусываю губу изнутри, чувствуя металлический привкус на языке.
- подойди ко мне, пожалуйста. я хочу видеть твоё лицо, - протягиваю ладонь к нему как только он поворачивает голову обратно к стеклу, через которое наверняка открывается абсолютно унылый вид. дожидаюсь, пока он сделает несколько шагов к моей постели и поднимаю взгляд. - ты говорил о моей связи с тобой... как с сиэлем? ты имеешь ввиду оставаться женихом и невестой дальше? - я уже успела надеть синее кольцо на свой большой палец, хотя даже и на нем он мотается. возможно ещё и потому, что я успела сильно исхудать. - или ты имеешь ввиду общение в целом? я бы хотела попробовать узнать тебя лучше, потому что сейчас между нами всё сложновато. - резко втягиваю воздух из-за пробежавшей по позвонку боли и не решаюсь расслабить спину.

0

19

У меня под пальцами шероховатая краска, которой покрыт подоконник, а в ушах голос Элизабет, то задумчивый, то просящий. Я вглядываюсь в ровные дорожки и чахлые кустики так, будто от этого зависит чья-то жизнь, и далеко не сразу нахожу в себе силы стряхнуть это оцепенение. Все-таки в темноте ее спальни было куда легче говорить о сокровенном и взаимодействовать в принципе. Вот только хорошо, что мы больше не там, иначе точно был бы риск ее потерять.
Единственное, что мне известно совершенно доподлинно, так это то, что лишиться Элизабет было бы подобно смерти.
Когда она просит приблизиться, когда говорит о желании увидеть мое лицо, эта мысль становится лишь крепче. Я поднимаю взгляд, заглядываю в зеленые глаза. Она хочет видеть мое лицо или она хочет видеть меня? Меня, вместо брата. Меня, а не мой затылок. Меня... Сердце выстукивает замысловатый ритм от этой простой, но такой интересной мысли.
Я даже не замечаю, как выпускаю подоконник и делаю несколько шагов к кровати; упускаю из виду момент, когда перехватываю узкую сильную ладонь и пожимаю пальцы.
— Обычно этот перстень передается внутри семьи от одного главы к другому. Сиэль хотел сохранить его, чтобы обеспечить преемственность поколений. Даже после воскрешения... — в горле встает ком и рассказать о судьбе Агни и Сомы не получается.
Вместо этого я опускаю взгляд к камню, издевательски блестящему с руки Лиззи. Помнится, раньше я тоже носил его на большом пальце, опасаясь потерять.
Пока я рассматриваю украшение, девушка как-то дерганно вздыхает, а затем застывает, точно опасается пошевелиться. Мое же сердце, прежде отбивавшее чечетку, падает куда-то в пятки.
— Немедленно ложись. Еще не хватало потом выслушивать от Эдварда, что я загнал тебя обратно на операционный стол!
Не думаю. Не гадаю как это будет выглядеть. Просто подхватываю девушку под шею и под коленями, и помогаю передвинуться так, чтобы можно было лечь. Контролирую каждое движение, чтобы ненароком не задеть рану, а затем сжимаю ладонью плечо, чтобы не дать подняться.
За всеми действиями я оказываюсь близко-близко, и в итоге просто сажусь на край кровати. Нечего теперь стесняться, раз уже придвинулся.
— Будь умницей, иначе я уйду и оставлю тебя тут одну, без ответов, — требую и почти угрожаю, даже если это звучит по-детски.
Она ведь хочет получить ответы на свои вопросы? Она ведь хочет разобраться в происходящем между нами не меньше, чем я сам? Потираю переносицу указательным пальцем свободной руки, зажмуриваюсь на мгновение.
Должен ли я вот так сходу заговорить о не-нашей помолвке или лучше сначала просто узнать друг о друге больше? Не будет ли вообще бесчестным умолчать о сумбуре в своих мыслях? Кажется, это происходит не только со мной...
— Я отдал тебе кольцо по нескольким причинам, — начинаю с очевидного, хотя и не планирую вдаваться в подробности.
Уж Элизабет не обязательно знать о том, каким тяжелым сделалось для меня украшение.
— Что касается помолвки... Ты поняла все верно: если тебе будет слишком тяжело играть роль, зная о том, кто я на самом деле, мы всегда можем объявить о разрыве. Давай сделаем так, как тебе будет комфортно. Я не хочу тебя принуждать.
Не хочу принуждать... Да уж. Ведь при всем при этом не спросил ее мнения о том, стоит ли вообще брать чужое имя. Быть может, она против. Быть может, станет злиться. Помнится, той ночью Лиззи сказала, что во мне мало что осталось от меня самого, а теперь я продолжаю идти по этому саморазрушительному пути вместо того, чтобы свернуть с него, пока еще есть возможность.
— Но я тоже не против узнать тебя лучше. Сейчас ощущение такое, что мы проводили рядом много времени, но никогда друг друга не видели, — усмехаюсь, отлично отдавая себе отчет о том, по чьей вине такое вообще случилось. — Теперь я постараюсь быть откровеннее. Да и ты можешь не скрывать свои реальные таланты.
На последних словах осекаюсь. Элизабет спрашивала у медсестры о том, сможет ли вообще ходить, да и Эдвард упоминал, что врачи не дают никаких оптимистичных прогнозов. Кажется, вместо того, чтобы говорить о навыках из прошлого, лучше сосредоточиться на раскрытии новых.
— Я могу принести книги, если тебе тут скучно, или головоломки. Любишь головоломки? — склоняю голову к плечу, интересуясь.
Сам-то я по-прежнему люблю игрушки любых форм и видов.

0

20

я искренне надеюсь, что он сейчас развернется и пойдет ко мне, что он захочет взглянуть на меня также, как я хочу взглянуть на него. правда, я всё равно боюсь этого момента, потому что до конца понять его отношение ко мне слишком сложно. и то, что он может сказать мне, пугает тоже. потому что оба мои варианта могут и не совпасть с действительностью, потому что мой слишком умный и расчетливый михаэль может делать всё это из совершенно других побуждений, которые даже могут и не прийти в мой слишком обычный мозг.
когда он разворачивается, то внутри меня словно останавливаются совершенно все процессы. даже сердце замирает, ожидая, что же произойдет дальше? моей прохладной руки касаются его теплые пальцы и именно это становится моментом, когда время продолжает свой ход для меня. взгляд моих зеленых глаз, напоминающих зацветающие листья деревьев, сталкивается со взглядом его синих глаз, повторяющих оттенок отданного мне на сохранение кольца. кольцо, которое передают своим детям... правильно ли мне забирать его? да, моя мама тоже была фантомхайв, но всё же не главой семьи.
а вот сиэль же должен был быть главой семьи. и неужели пытался вернуть принадлежащее ему после воскрешения? хотя почему я вообще задаюсь этим вопросом? - так вот о каком кольце он говорил. - смотрю на парня, вспоминая ядовитый взгляд мертвеца  и его готовность бросить своего брата гнить в тюрьму. вдыхаю прерывисто, вызывая очередной прилив боли. не только душевной, к несчастью.

к ещё большему несчастью, это замечает михаэль и немедленно продавливает меня на то, чтобы я ложилась. понимаю, что сейчас гнев моего брата может быть страшен, но откуда бы ему узнать? я не верю, что из-за простого сидения всё может стать слишком сложно. - да ладно... - собираюсь сказать я о том, чтобы он не придавал этому слишком большое значение, ведь все свежие раны болят. просто нужно время, а привыкать к нагрузке тоже надо.
вот только - михаэль уже касается меня, задевая голую кожу на шее и под коленями. и это могло бы быть приятно в другое мгновение, может даже правильно, будь мы в глубоких отношениях. но при таких раскладах выходит скорее смущающе, особенно если учесть, что на моих ногах есть царапины, да и вообще! кажется, я снова забываю о том, как дышать?.. поэтому не сопротивляюсь, поэтому не говорю никаких слов возражения, лишь разглядываю его лицо, оказавшееся слишком близко на какое-то мгновение. наверное, мне просто неловко рядом с ним.
- теперь сесть будет сложно, так что придется лежать, - смеюсь коротко, сжимая руку в кулак, надеясь не выглядеть уж слишком потерянно. сейчас мы оказываемся очень даже близки, сейчас мы даже можем поговорить на большое количество тем, не отпираясь и не находя отговорок. но так ли уж это легко? мы наверняка оба запутались в том, что вообще можем значить друг для друга.

я думала, что влюблена в него, но может я лишь придумала это для себя, чтобы смягчить жизнь? знаю, что чувствую к нему очень-очень много: здесь и нежность, и вина, и желание помочь, и желание обнять, и желание быть рядом. но любовь ли это, о которой я так долго грезила? и что немаловажно - испытывает ли он ко мне хоть что-то? он предлагает оставаться в статусе невесты и жениха, потому что это удобно?
- мне приятно, что ты не хочешь принуждать меня. но хочешь ли ты сам этой связи? готовы ли мы вообще к такому? - это была помолвка, которую устроили наши родители, о которой мы даже в силу возраста ничего понять толком не могли. но сейчас мы стоим перед самостоятельным выбором. и никто не сможет указывать нам... - мне кажется, что нам правда сначала стоит познакомиться друг с другом ближе, а потом принимать решение. так что может сейчас будет лучше оставаться просто друзьями? да и у меня сейчас такая непонятная ситуация, что мне немного страшно загадывать будущее. и связывать кого-то со мной. обрекать почти что, - смеюсь немного нервно, зажмуриваясь на несколько долгих мгновений. - кто знает смогу ли я ходить. так что теперь я не смогу скрывать свои таланты, потому что не смогу их показывать. - грустная улыбка касается моих губ и я спешно закрываю лицо ладонью, чтобы скрыть эту эмоцию.
михаэль заботливо старается перевести тему в другое русло и мне даже хочется поблагодарить его за это. ловлю его ладонь, которая уложена совсем рядом с моей и поглаживаю ту вместо всех слов. - я буду рада такому. я люблю романтику, но можешь принести и что-то умное. вдруг я смогу найти себя в чём-то ещё, кроме фехтования? - может жизнь и не заканчивается на этом? в конце концов, у нас у всех должно быть что-то большее. - и если ты поможешь разбираться мне с головоломками по первой, то может я смогу полюбить их. - может быть, всё это дарит мне надежду на то, что он ещё придет ко мне, что всё не закончится прямо здесь. - ты ведь ещё заглянешь ко мне? я понимаю, что у тебя много дел, как и у эдварда, - но может хотя бы пару раз, кто знает. - или можешь передать через кого-то, - думаю, что смогу разобраться с головоломкой и сама, если, собственно, поломаю свою голову.

0

21

Тепло тела Элизабет пронзает меня и заставляет сердце биться быстрее, перегонять кровь. Я почти чувствую, как алеют щеки, а легкие сжимаются из-за недостатка кислорода. Мне совсем не хочется ее отпускать, прямо как той ночью, и одновременно с этим я чувствую, что не могу держать и дальше, ни в прямом, ни в переносном смысле. Рядом со мной небезопасно, поэтому какими бы благородными ни были прозвучавшие ранее слова, на деле я знаю как должно поступить, пусть и с трудом могу принять это.
Лиззи смеется, что сесть теперь ей будет сложнее, а значит придется лежать, и я перевожу дыхание. Уж лучше бы так. Спешу убрать руки, хотя взгляда и не отвожу, вслушиваюсь в слова. Они полны горечи и затаенной боли. Я нахожу отклик этой боли в собственном сердце, ведь не могу сказать, что не волнуюсь за судьбу своей кузины и невесты.
— Кто знает смогу ли я ходить... — эти слова звучат куда громче, чем все предыдущие о необходимости узнать друг друга лучше и о нежелании становиться обузой.
Было бы очень легко сказать сейчас, что я не могу позволить себе жениться на девушке, которая не сумеет себя защитить. В этом ведь и был весь смысл уроков, преподанных ей Френсис, пусть я о тех и не знал? Было бы легко, но я не говорю, хотя и утешить тоже не пытаюсь. Лицемерить сейчас, рассказывать байки и уверять, что все точно будет в порядке — лишнее. Мы не знаем как оно обернется, мы лишь можем сделать все возможное для наилучшего исхода.
Глядишь, пока мы будем рядом, я сумею разобраться в своих чувствах и пойму: какие из них отвечают за банальное нежелание видеть новые смерти, а какие за привязанность к конкретному человеку, и что делать с обидой, которая все еще гнездится глубоко внутри.
— Я пока не знаю, что именно думаю о помолвке. Знаю только, что будь ситуация другой, обязательно злился бы на тебя, — отвечаю честно, что позволяю себе крайне редко. — Ты все же предпочла занять сторону мертвеца тогда, когда я нуждался в поддержке большего всего.
Да, будь ситуация иной, не найди я ее неподвижно лежащей на полу, наш первый разговор явно имел бы иные нотки. Даже сейчас у меня нет уверенности, что Элизабет можно доверить свою спину. Поэтому и нужно узнать друг друга лучше, попробовать сблизиться больше, чем оно есть? Заодно помочь ей отыскать другие интересы, кроме фехтования, которое оказывается вдруг неожиданно важным.
— Из твоих рассказов на корабле у меня сложилось впечатление, что фехтование было скорее неприятной обязанностью, отвлекающей от по-истине женских дел... — не могу сдержать своего удивления, но затем перевожу разговор в другое русло. — Я принесу тебе романы Джейн Остин и сестер Бронте, но еще захвачу сборник рассказов своего знакомого. Он пишет истории о гениальном сыщике, вдруг тебе понравится.
Стараюсь не замечать того, как Лиззи закрыла половину лица, надеясь спрятать от меня свои эмоции. В какие-то вещи лучше лишний раз не влезать. Вместо этого обещаю:
— Я помогу с головоломкой в следующий раз или прихвачу шахматную доску. Так тебе должно быть менее тоскливо в этих четырех стенах. Дел и правда много, учитывая сколько всего успел натворить мнимый глава семьи, но я что-то придумаю.
Моя ладонь вновь ложится на руку Элизабет и чуть пожимает ту в надежде приободрить. Ну вот, я все-таки раздаю обещания, которые раздавать не планировал.

0

22

наш разговор сворачивает на кривую дорожку; да, я хотела этого, чтобы расставить все запятые и точки, чтобы суметь нормально извиниться, но всё же это оказывается достаточно тяжело. ведь становится понятно, что пусть он и ведет сейчас себя заботливо, и даже в какой-то степени мило, это вовсе не связано с тем, что он готов отпустить все мои ошибки и просто забыть о них. это и правильно, ведь этот случай должен стать для меня назидетальным, чтобы я больше никогда не позволяла себе таких простых и необдуманных решений. прикусываю свою губу, наблюдая за тем, каким напряженным становится выражение лица парня передо мной. я лишь хотела, чтобы нам двоим стало легче находиться рядом друг с другом, но на это нужно время.
- ты не должен переставать злиться на меня из-за моего состояния. я вовсе не хочу жалости. - улыбаюсь немного дергано, ведь на самом деле я не до конца уверена, что хочу лицезреть истинное отношение. его злость, неприязнь ко мне, обиду и обвинения, которые наверняка могут просочиться. но если это то, чего я заслужила, то почему бы не принять это с честью, которая у меня всё же осталась, несмотря на рану. - мы оба причинили друг другу боль. и я знаю, что совершила более жестокий поступок, поэтому злись на меня. пожалуйста. - если я вновь буду выглядеть жалко, то он определённо не сможет сделать именно так, как я сказала. - я правда отвернулась от тебя, даже толком не разобравшись в ситуации. и ты не должен сейчас относиться ко мне лучше лишь потому, что я пострадала от рук мертвеца. я, возможно, заслужила этого наказания. хотя хотелось бы что-то менее жестокое... - смеюсь чуть слышно. да, жизнь должна учить тому, как не стоит поступать. но почему именно так? почему я теперь не могу ходить? вдыхаю поглубже, массируя своё плечо. не то что бы его защемило, просто появилась необходимость продавить его немного.

хотя отвлечься всегда можно и на другие темы, которые мы находим, несмотря на все сложности в прошлом. вот он, например, признается о своём мнении про меня и фехтование. это заставляет меня улыбнуться, потому что отчасти это и так, а отчасти это и вовсе не так. всем нам приходилось играть свои роли, и мне, в том числе, милой невесты. это был образ, который я не хотела рушить так просто. - в детстве мне очень не нравилось, что мама заставляла заниматься этим. я хотела быть просто красивой и женственной невестой, как и полагается. а фехтование - это ссадины, это мозоли, это мышцы. я боялась, что по итогу из-за этого я не буду хорошей кандидатурой для брака. забавно, что теперь я, скорее всего, не гожусь ни для того, ни для другого. - размышление таки вырывается вслух, но я заглушаю его легким смешком. - да и сиэль сказал, что боится сильных женщин, а я по итогу оказалась именно такой. меня и радовало, что я преуспеваю в фехтовании, и пугало одновременно. но на атлантике ты, как будто, увидел меня с более интересной стороны?.. - краснею немного, потому что я не хочу решать за него его же мысли. - и это подстегнуло меня стать ещё лучше. теперь, правда...
прерываюсь ненадолго, вдыхаю медленно и потом всё же продолжаю свою речь, но в другом направлении. - теперь же у меня будет больше времени на чтение, головоломки и, может быть, чисто женские занятия вроде вышивки. - пожимаю плечами, надеясь, что у меня получится хоть что-то. иначе это будет совсем уж крах моей жизни, которого я не хочу. - и шахматы, да! я много раз видела, как вы играли между собой и даже пробовала сама. но папа часто поддавался мне, так что меня придется ещё учить. - сжимаю ладонь михаэля в ответ, заглядывая в его синие глаза. возможно, именно он сможет рассказать мне как обстоят дела у моих родных? так сказать, не жалея меня особо из-за возможно тяжелой правды. - я так и не решилась спросить у эда, потому что он выглядел сильно изможденным. но как там мои родители? они ещё не навещали меня, но возможно им тоже пока запрещают вставать, как и мне. - смеюсь неловко, на самом деле очень и очень опасаясь ответа.

0

23

Жалость... Элизабет говорит мне о жалости с таким лицом, будто я оскорбил ее своими чувствами, и заявляет, что совсем не хочет испытывать ту на себе. Будто она знает хоть что-то о жалости, она — английская роза, любимица отца, надежда матери и главная слабость старшего брата. Ее с детства холили и лелеяли, поддерживали во всем, а теперь она судит о жалости по моим попыткам делать то же самое.
Честное слово, если бы это не было так грустно, я бы рассмеялся. Кривая усмешка даже появляется у меня на губах, хоть сам звук и удается сдержать. Все ровно также, как той ночью, когда она заявила, что я ребенок.
— Ты узнаешь, что такое жалость, когда выйдешь отсюда и столкнешься с пересудами людей из внешнего мира. «Бедная девочка, как ей должно быть тяжело, а она ведь такая молоденькая» — примерно так они будут говорить всякий раз, как увидят тебя в поле зрения. Да при том говорить будут погромче, чтобы обязательно достигло слуха.
Мне и не хочется развенчивать наивные представления Элизабет, да лучше пусть знает заранее. Заодно сумеет провести определенные параллели? Наверняка медсестры и врачи в этой клинике уже говорят о чем-то подобном, да и она сама не упускала возможности пожалеть меня самого в прошлом.
— То, что я не злюсь на тебя и не демонстрирую тебе свой дурной характер — вовсе не жалость. Так уж вышло, что ты мне важна, и страх потерять тебя куда сильнее злости прямо сейчас.
У меня даже получается озвучить ту простую истину, которую обычно считается неловким произносить. Кажется, это уже говорит о многом? Впрочем, раз уж начал, останавливаться не собираюсь:
— Но у меня к тебе ответное приглашение: если захочешь снова назвать меня лжецом, то не стесняйся.
Это слово теперь преследует меня, как и высокомерный вид Элизабет и то, как она ткнула в мою сторону пальчиком, хотя еще недавно готова была защищать всеми правдами и неправдами. Забавно меняется жизнь, забавно раскачивает меня из стороны в сторону. Я выдыхаю, закрываю глаза. Не стоит думать об этом сейчас, лучше уж сосредоточиться на желании узнать друг друга получше, ведь сам же задал вопрос о фехтовании.
Девушка делится со мной подробностями своей жизни и мыслей, и становится заметно то, насколько важно все это было для нее, насколько часто она об этом думала. Сиэль всегда был центральной фигурой в ее мире? Не удивительно, что она так старалась быть рядом и как можно чаще.
— Я знал, что вы близки... Но не думал, что настолько, — роняю задумчиво, вспоминая давно минувшее прошлое и то, с какой видимой радостью брат отправлялся гулять со своей невестой. — Я не мог поддерживать тот же беззаботный стиль общения, а из-за нависшей неясной опасности постоянно переживал за твою безопасность. Было облегчением узнать, что ты можешь позаботиться о себе сама...
Окидываю Элизабет взглядом. Она по-прежнему в хорошей форме, но надолго ли? Еще и говорит о своих перспективах без особого оптимизма, будто смирилась с неизбежностью провести всю жизнь в коляске, а то и похуже. Кажется, просто так обойти эту тему стороной не получится.
— Ты же знаешь Зиглинде? Ее стопы безвозвратно повреждены, но она все равно нашла способ передвигаться свободно. Дело только в упорстве и в желании, а их тебе не занимать. Врачебной же помощью мы с Эдвардом тебя обеспечим.
Да, именно «мы с Эдвардом», потому что я уверен в участии кузена. Ему едва ли будет приятно наблюдать за страданиями единственного оставшегося у него члена семьи?

Пока я размышляю над тем, что могу сделать со своей стороны, разговор идет дальше и выводит к неожиданным берегам. Выясняется, что Элизабет до сих пор не в курсе произошедшего с ее отцом и матерью, и именно я теперь стану гонцом, который принесет дурные вести.
Склоняю голову к плечу, по-прежнему удерживая чужую прохладную ладонь, в задумчивости перебираю пальчики. Стоит ли оставить эту тему до следующего раза? Сейчас волнения и так достаточно, а она еще слаба... Вот только будет ли это честно по отношению к Эдварду, и без того измотанному свалившимися обязательствами? Угораздило же его тянуть!
— Давай ты все-таки спросишь брата? Он явно расскажет лучше, чем я, тем более, что известно мне немногое, — выдыхаю в итоге, стараясь использовать только обтекаемые формулировки. — Видишь ли, я только недавно вышел из под следствия, — придумываю и отговорку, чтобы точно не вызывать подозрений. — Пока же обещаю быть более суровым противником в шахматах, — щелкаю девушку по носу, чтобы приободрить.

0

24

боль таки прорывается из михаэля потоком слов, которые призваны уколоть меня поглубже. или предупредить о том, что дальше будет хуже. в любом случае, я оказываюсь не слишком готова к такому, сколько бы не призывала его быть жёстче ко мне, сколько бы не говорила обращаться с той обидой, которую он таит в сердце. - по твоим словам можно и подумать, словно ты желаешь, чтобы я столкнулась со всем этим. именно это будет моим наказанием? - иначе интерпретировать его слова, то, с какой усмешкой он сказал и то, с каким упоением он наверное будет наблюдать за моим крахом, даже сложно. но всё же я не испытываю злости по отношению к нему. нет, лишь интерес...
ещё и к тому, что очевидно он говорил о самом себе. он буквально рассказывает о том, с какой жалостью с ним обращались другие, насколько ему было тошно от этого. и, возможно, это отношение лишь продолжит циркулировать рядом с нами. распускаться словно бы заново. - я надеюсь найти в себе силы игнорировать чужие слова, потому что они не имеют никакого значения. я не важна для них, и они не важны для меня. а ты важен. - говорю последнее, чтобы подчеркнуть то, что я просила избавиться от жалости лишь его самого. возможно, он уже прислушался к этим словам? ведь он поясняет совершенно другие причины своего отношения, заставляющие моё сердце нервно дрогнуть. если я важна для него, то у нас действительно есть потенциал для большего, который получится реализовать в будущем?

хотя прошлая ситуация вбила между нами большой и увесистый кол, который так просто не уберешь. он напоминает мне о той самой ситуации, когда я указала на него пальцем и назвала лжецом, буквально опозорила перед всеми теми людьми и уничтожила на какое-то время. сжимаю свою ладонь в кулак, поворачивая голову в сторону, чтобы не смотреть на него. мне снова стыдно, хотя я думала, что уже избавилась от этого ощущения. сложно недооценивать того, насколько я была не права тогда, насколько жестока. - я не... - что? больше не посмею назвать его лжецом? глупо как-то говорить об этом, поэтому я лишь замолкаю.
ситуация с его братом всё ещё не дает мне покоя во многих аспектах. что и к кому я испытывала вообще? были ли у меня настоящие чувства хоть к кому-то? я была сильно привязана к сиэлю, с которым дружила и бегала везде в детстве, с которым мы разделили обещание однажды стать парой такой же красивой, как наши родители. несерьезные обещания, задорный смех и детские игры - вот, что нас связывало. но что до михаэля, с которым я разделила более сложный подростковый возраст? с ним не было легко и всё же я не могла заставить себя оставить его в покое, я желала его общества и радовалась каждой крохотной минуте, проведенной вместе. может, именно его безразличие так сильно притягивало меня?
хотя, после атлантики мне даже показалось он сумел разглядеть во мне что-то большее, что я сама по себе понравилась ему. сейчас же оказывается, что он лишь обрадовался, что я могу защитить себя. это тоже не так уж плохо. - наверное, мне стоило сказать об этом раньше, тогда у тебя было бы одной головной болью меньше. - улыбаюсь ему, но как-то натянуто, потому что всё внутри меня натянуто тоже. и почему мне только так обидно? да, он сказал, что я важна ему. но может как семья? он уже потерял многих. да и быть важной в этом смысле тоже очень приятно. тем более, что его слова о поддержке дарят тепло, расцветающее немедля в сердце. - ты прав. просто эта больница давит на меня и вгоняет в уныние. но с такой поддержкой я действительно смогу всё. - однако, почему он упоминает только себя и эдварда в контексте тех, кто поможет мне? сердце пропускает удар, когда я задумываюсь об этом.

и уже не выдерживает, требует той правды, которую от меня скрывают. но не от михаэля мне суждено ту услышать. я замечаю напряжение в его взгляде, даже боль, когда звучит мой вопрос, но это было лишь секундное чувство, которое исчезло, стоило ему начать отвечать. не знаю что именно это и было, и стоит ли мне уже принять худший исход. стискиваю зубы между собой, представляя, что моих родителей уже нет. я чувствовала нечто подобное уже очень давно, но это... неправда! такого не могло произойти! я бы знала, эдвард бы сказал мне. прикусываю губу и даже умудряюсь прокусить ту, когда михаэль щёлкает меня по носу. это удивляет, выбивает из колеи.
но ещё отвлекает от навязчивых мыслей. - с тебя ведь сняли все обвинения? они больше не будут докучать тебе? - спрашиваю о его делах, потому что на самом деле не много успела узнать. хотя, если он здесь и обещает прийти ещё, то логично предположить. - я буду ждать тебя, правда. - киваю ему пару раз, замечая медсестру в проходе. кажется, скоро мне будут проверять рану? - скоро узнаем было ли во вред сидеть. - улыбаюсь ему коротко.

0

25

— Ты важен, — говорит Элизабет Мидфорд, и что-то внутри меня замирает от этих слов.
Не то чтобы они меня удивляют, не то чтобы пугают. Здесь что-то иное, что-то глубинное: может быть, радость маленького мальчика, которому давным-давно уже не говорили таких слов. На губах немедленно образовывается глупая улыбка, взгляд уходит куда-то в сторону. Даже при том, что я почти накричал на нее, выдав собственные страхи и подробности собственного же прошлого, она все равно не выглядит испуганной. Разве что, задетой? И то не обещаниями нелицеприятного будущего, но упоминанием прошлых событий.
Я вижу, как девушка смешивается из-за предложения назвать меня лжецом, как отворачивается, как пытается придумать хоть какое-то оправдание своим действиям. Его нет, конечно же, нет, да оно мне и не нужно — причины без того отлично известны. Рука сама собой тянется к ее плечу: сжать и попытаться подбодрить таким образом.
— На этом и сойдемся, — предложение без предложения, скорее уж, констатация факта.
По крайней мере, теперь мы оба понимаем, что небезразличны друг другу? Это рождает определенного рода ожидания от будущего, как и перспективы. Не знаю пока, смогу ли и захочу ли ими воспользоваться, но приятно понимать, что они есть. Пока же все будет развиваться медленно, в своем темпе, ровно так, как мы и договорились.

Легкий укол досады я чувствую лишь от того, что не нашел в себе сил заговорить о Мидфордах. Элизабет будто понимает без слов смысл моих попыток увиливать, меняется в лице и прикусывает губу. Заставит ли это волноваться ее еще больше? Повлияет ли на выздоровление? Я всерьез начинаю волноваться, глядя на то, как она кусает губы, и почти решаюсь выдать правду в момент, когда кровь появляется на одной из них.
— Прекрати сама себе вредить, — требую, вынимая из кармана платок, чтобы прижать его к лицу девушки.
Крови немного, особенно по сравнению с той самой ночью, но все равно вызывает неприятные ассоциации и пугающие воспоминания. От них едва ли получается отвлечься даже с мыслями о своих приключениях внутри казематов Скотланд-Ярда.
— Обвинения с меня сняли, как и подозрения в подлоге. Вот только репутацию мне это не вернет, — откликаюсь, прикидывая, как бы перейти к теме гибели всей семьи.
Правда Лиззи решает все сама: замечает в коридоре медсестру и начинает готовиться к перевязке, ненавязчиво подсказывая, что мне пора уходить.
— Расскажешь, что и как в следующий раз. Будь осмотрительна и не нагружай себя больше, чем нужно.

Я испытываю облегчение, когда покидаю больничную палату и выхожу на улицу. Воздух кажется свежее, звуки громче, да и тяжелые мысли, вроде чувства вины, быстро улетучиваются. Заниматься давно знакомым и привычным делом куда проще, чем пытаться отыскать подход к девушке, которую толком не знаешь.
Да, именно так я себе говорю. Вот только спустя пару дней начинаю скучать, а еще через день ноги приносят меня к книжному магазину, где на полках ждут томики Остин и Бронте, где можно купить журнал с рассказами профессора, написавшего о Шерлоке Холмсе такое, чего со мной никогда в жизни не происходило.
Элизабет ждет меня все в той же палате, каждая горизонтальная поверхность которой заполнена цветами. В этот раз вазы выстроились даже на подоконнике и ветер, залетающий в открытое окно, наполняет пространство свежими ароматами. Я дважды ударяю по двери и прохожу внутрь, груженый стопками полезных вещей.
— Привет. Как ты тут? — интересуюсь, стараясь по лицу девушки угадать ее настроение и самочувствие. — Принес тебе чтиво и шахматную доску, как обещал.
Я пристраиваю стопку книг, перетянутую тканью, на пол, а коробку с шахматной доской кладу на колени новой хозяйки. Надеюсь, она тоже успела по мне соскучиться и сегодняшний разговор пойдет бодрее и безобиднее предыдущего.

0

26

как только михаэль покидает мою палату, ко мне возвращается тревожность и одиночество. они наваливаются на меня в одно мгновение с такой силой, что даже становится тяжко дышать. а может дело в том, как плотно медсестра сдавливает бинт, когда окольцовывает его через мой живот? я пытаюсь думать о хорошем: о том, что он пообещал прийти ко мне ещё раз и принести шахматы, о том, что он улыбнулся рядом со мной (кажется потому что я признала его важность в своей жизни?), о том, что он не отказался иметь со мной никаких дел и даже предложил оставаться связанными узами помолвки. хоть и признался, что в последнем он не настолько уж и уверен; да уж, кто теперь рассудит хорошая это идея или ужасная. но мы ведь уже решили лучше оставить это в стороне до того момента, пока осознанно не захотим того.
у него явно сейчас есть дела поважнее - восстановление репутации, улаживание проблем с законом и прочими формальностями, может даже попытка восстановить свой бизнес и место цепного пса подле королевы. но хотя бы теперь этот процесс запущен и мне от того легче. потому что я хочу, чтобы теперь он был исключительно счастлив; уж слишком много плохого он глотнул, слишком много бед пережил. но получится ли теперь отыскать счастье? может быть просто на нашем роду лежит что-то страшное, что нельзя так уж просто преодолеть. вздрагиваю резко, получая выговор со стороны медсестры в то же мгновение. - вам нужно быть спокойнее сейчас. мы вколем успокоительное сейчас, - не знаю, предполагается ли вообще отказ с моей стороны?

следующий день проходит как в тумане после того, что они здесь дают. но может и к лучшему? потому что это торопит и уводит меня всё дальше к дню, когда на моём пороге снова появится хоть кто-то, кого я буду рада увидеть. я уже очень надеюсь порешать какие-то головоломки с михаэлем или проиграть ему партию в шахматы, или поговорить со своим братом и вдохнуть аромат нового букета цветов.
эдвард всегда старается улыбаться мне, даже в такие тяжелые дни, чтобы не волновать зазря. но сегодня у него как-то совсем не получается... он выглядит как-то потерянно, как-то особенно устало. словно случилось что-то совсем ужасное? он кивает головой кому-то в проходе и в моей комнате один за другим появляются букеты. буйство красок и запахов одолевает меня, но всё же не способно отвлечь от самого главного - от выражения лица брата. - ты решил потратить весь семейный бюджет на цветы? - шучу как-то глупо, не понимая что это всё могло бы значить. лишь замечаю на паре букетов открытки, но не могу издалека разобрать содержимое. зато это меня приводит к мысли о том, что не все цветы здесь от него.
- я потратился лишь на пару букетов из всех здесь. они будут стоять ближе всего к тебе, - улыбается он кривовато, присаживаясь на стул рядом со мной. я тяну к нему руку, чтобы ухватиться за его ладонь. может это хоть немного поддержит его? он поднимает свой взгляд и я обнаруживаю, что его зеленые глаза наполнены слезами. кажется, моё сердце уже знает ответ, но всё же я верчу головой из стороны в сторону, не желая принимать правду. - прости меня, лиззи. я должен был сказать тебе сразу. - он придвигается ближе, оставляя стул позади. поджимаю свои губы, стараясь сдержать нарастающую боль, вот-вот готовую выплеснуться наружу.
ему требуется время на то, чтобы продолжить говорить, и я уже прекрасно знаю почему! по той же причине, по которой михаэль не смог сказать мне правды самостоятельно. потому что та слишком тяжела. - теперь я глава семьи, потому что наши родители погибли той ночью. - он сжимает мою ладонь всё крепче и я чувствую дрожь, пусть и не уверена кто из нас именно сейчас дрожит. мне хочется закричать, сказать что это неправда, но я знаю, что это бессмысленно. и эду не станет легче от того, что я устрою истерику сейчас. он касается моих волос, гладит их, словно старается успокоить. хотя, возможно, ему успокоение нужно ничуть не меньше? - прости... если бы я только остался той ночью дома, то возможно...
- ты бы тоже мог погибнуть! - говорю я, чувствуя, как горячие слезы нескончаемым потоком льются по моим щекам. да, это боль, которая надолго останется острой занозой в сердце. но мы ничего не можем с этим сделать. и винить себя - последнее, что хотели бы наши родные. - эдвард, я рада, что хотя бы мы остались друг у друга. - тянусь к нему руками, касаясь плеч, оглаживая их и едва улыбаясь. да, всё это ужасно, но нам надо найти силы жить дальше! вот только сейчас это кажется чем-то невыполнимым...
в тот день оказывается пролито очень много слез, скопившихся внутри, вот только эту боль так просто не убрать.

поэтому я плачу и когда остаюсь в одиночестве, а иногда и при других тоже, потому что не могу сдержаться. все эти цветы, как оказалось с соболезнованиями для нас и пожеланиями выздоровления, теперь действуют скорее раздражающе. лишь букеты брата греют сердце... я как раз касаюсь лепестков одного из них, не пытаясь даже утереть свои слезы, когда слышу стук. но не спохватываюсь сразу, лишь в момент, когда разворачиваю голову и отчетливо вижу михаэля, а не медсестру. моргаю несколько раз, а затем всё же выдавливаю из себя улыбку. он таки принес обещанные шахматы и книги! но что важнее - он пришел ко мне.
- привет! - мягко говорю я, протягивая в его сторону руку, чтобы пожать пальцы. я бы могла обидеться на него за то, что он не рассказал правды о моих родителях, но зачем? он сделал это не из злого умысла, а скорее наоборот. - я узнала про маму с папой... наверное, поможет только время. - говорю коротко, касаясь своего лица - наверняка раскрасневшегося и даже опухшего от частых рыданий. прикусываю свою губу, чтобы не расплакаться вновь и чуть запрокидываю голову. зачем я только упомянула об этом снова?
через минуту-другую я всё же нахожу в себе силы и возвращаюсь в реальность: - давай просто сыграем. вернее, научи меня играть и не поддавайся мне ни за что! хочу стать в этом лучше со временем, может играть так, как играл папа. - он очень любил шахматы, хоть и не был гениальным шахматистом. - и мне разрешили сидеть теперь, так что попрошу сразу не ругаться.

0

27

В своей жизни я видел много слез: надрывных стенаний на публику или глубокого горя, когда невозможно остановить рвущийся из груди вой. Обычно мне было безразлично, ведь все эти люди не значили ровным счетом ничего. Можно сказать, мне никогда и никого не приходилось утешать — в далеком детстве утешали меня, а позже близких почти не осталось.
Теперь, когда я вижу тихие слезы Лиззи, замечаю ее пальцы, застывшие на лепестках цветов, мне становится неловко. Мучительно больно за девушку, лишившуюся родных, и настолько же горько из-за осознания, что я никак не смогу это изменить. Что тут изменишь?
Вместо всех слов, которые можно было бы придумать, я выбираю игнорирование. Иду к кровати, будто и нет ничего удивительного в ее поведении, принимаюсь говорить и раскладывать вещи, даже устраиваюсь на стуле, желая создать между нами определенную дистанцию.
Было бы намного проще, если бы она не протягивала ко мне руку и если бы не заговорила о Мидфордах самостоятельно. Что-то в моем животе скручивает при мысли о них, об их безжизненных телах, растерзанных куклами, об удивлении на лице Френсис.
— У меня не получилось с ними попрощаться... Так что, если захочешь, я могу составить тебе компанию во время визита к могилам, — я произношу это очень-очень тихо, плохо представляя, насколько тема вообще уместна.
Она плакала только что... Может быть, даже сама мысль о потере ужасна, что уж говорить про визиты. Ладонь Элизабет я не выпускаю, медленно перебирая ее пальцы, а когда девушка запрокидывает голову и принимается часто моргать, предпочитаю развить бурную деятельность. Кажется, ее лучше отвлечь, а не продолжать тему.
Я расставляю на доске фигурки, черные и белые, нахожу в стопке книг ту, в которой собраны обучающие партии и открываю на первой странице.
— Я-то думал, ты захочешь, чтобы с тобой были помягче, — усмехаюсь, стараясь, чтобы голос звучал обычно. — Но если хочешь достичь уровня Алексиса, тебе придется попотеть, а значит поблажек не жди. Давай разыграем простенькие партии отсюда и посмотрим, как у тебя с пониманием.

ххх

Навыки Элизабет оказываются лучше, чем я ожидал, и улучшаются с каждым разом. Мы играем не так часто: только в перерывах между моими расследованиями и ее процедурами. Может от этого прогресс лишь заметнее?
— Ты стала куда осторожнее, уже не так кидаешься в атаку, я посмотрю? — усмехаюсь, рассматривая шахматную доску, где зажал белые фигуры своей противницы в самом углу доски. — И все же неуверенность иногда может быть фатальной. Шах и мат.
Поднимаю глаза, вглядываюсь в лицо напротив. Оно уже давно не такое изможденное, как в первые дни после инцидента. Напротив, заметны легкие следы естественного румянца и блеск в глазах, а волосы собраны в изящную прическу, открывающую шею. Больничная палата тоже сменилась на каминный зал в особняке Мидфордов, а редкие стоны других пациентов исчезли за легкой мелодией из граммофона.
Прошел год, целый год, кто бы мог подумать. Единственное, что осталось неизменным за это время, так это тоска по ушедшим и инвалидная коляска моей кузины. Цепляюсь за последнюю взглядом, замираю на долгое время.
— Что сказала Зиглинде? Когда она тебя достанет из этой штуки?
Помнится, я притащил гениальную девчонку в больницу во время третьего своего визита к Элизабет. На своих паучьих лапках та едва ли могла передвигаться по коридорам, запруженным людьми, и без конца жаловалась. Зато была очень заинтересована, когда услышала подробности травмы и увидела то, как другие врачи разводят руками.
— Кажется, у меня тут уникальный случай... — я до сих пор помню ее плотоядную улыбку.
Отношение самой пациентки к лечению остается для меня загадкой по сей день. Вроде бы, девушки ладят, но что еще? В такие тайны меня посвятить отказались. Вот теперь я и пытаюсь выяснить хоть что-то, рассчитывая на приятные известия.

0

28

мы действительно говорим о могилах моих родных; это всё ещё довольно сложно осознавать, это всё ещё кажется таким ненастоящим и таким неправильным. как я вообще смогу сходить туда однажды? ведь тогда уже нельзя будет отказаться от этой мысли, она станет моей реальностью. но... я ведь буду не одна там, михаэль и эдвард смогут поддержать меня. и в этом мне уже, скажем так, повезло многим больше, чем некоторым.
вот только теперь всё равно остается вопрос о том, когда же именно я смогу выйти отсюда? я устала от этих четырех стен, от невозможности нормально передвигаться (спасибо, что с этим помогают, конечно, но хотелось бы самой) и от выцветшего мирка этой больницы. здесь иногда слышен истошный крик, или рыдания, или молитвы, но едва ли можно уцепить задорный смех или музыку. о, я скучаю по музыке и танцам тоже. ещё одна вещь, от которой мне наверняка придется отказаться.
отказываюсь от мыслей об этом; сейчас они бессмысленны, да и ко всему прочему - не факт даже, что всё будет настолько плохо. сейчас я лишь восстанавливаюсь, мой организм учиться заново функционировать в привычном режиме. нужно дать себе время, ведь коляска - необязательно навсегда. мой взгляд, однако, прикипает к этому уродливому устройству, которое должно помогать мне в будущем какое-то время уж наверняка. хотелось бы что-то изящнее, что-то милее. вот только - выбирать не приходится.

как не приходится выбирать и поражения. да, шахматы не даются мне слишком легко; я долго перечитываю страницы обучающих книг, которые принес для меня михаэль, перемежая их с классической художественной литературой. я мечусь от логики к мечтаниям. и, несмотря на то что меня больше тянет к романам, всё же очень хочется научиться играть в шахматы, так как это очень сильно напоминает мне об отце, а ещё я буду не прочь хотя бы разок победить своего оппонента.
михаэль - не самый простой человек, и потому просчитать его ходы почти невозможно! в то время, как он возможно видит меня куда легче и быстрее. он часто заманивает меня в ловушки чёрно-белого поля, с непроницаемым лицом ведет к "шаху и мату", предзнаменования которого я не всегда замечаю сразу, и улыбается мне приободряюще после этих слов, хотя я вижу самодовольство на его лице. вообще-то мне нравится открывать его настоящего всё больше. возможно, он никогда и не пытался скрываться слишком сильно, но всё же его изображение сиэля и моя слепота к очевидной правде, сыграли свою шутку с тем, как всё воспринималось раньше и каким предстает теперь. наконец, мы узнаем друг друга лучше...
сначала это происходит в стенах больничной палаты, в которую он наведывается по мере возможности, а затем уже и в стенах поместья мидфорд. пока что, всё ещё, в постели или в кресле, или в коляске, но радует уже хотя бы больший уют и возможность время от времени выбираться на улицу. там и дышится легче, и мир уже не воспринимается настолько уныло, хоть я и не могу заставить себя думать о том, что когда-то всё станет окончательно хорошо.

часть меня, несмотря на заверения зиглинде, не может поверить, что эти ноги вновь смогут стать достаточно послушными. - у тебя сложный случай, это верно, но у тебя крепкое тело и все шансы на то, чтобы ходить, есть. - извечно говорит она, когда приходит ко мне домой и ощупывает затянувшуюся рану, ноги. она делает процедуры, чтобы в ногах свободно циркулировала кровь и мышцы не иссыхали за неиспользованием. и я искренне благодарна, что она старается, но...
каждая моя попытка встать оборачивается такой болью, что иногда хочется выть. - тебе просто надо начать ходить и тогда это не будет вызывать такую жуткую боль. - пожимает она плечами так, словно это такая легкая задача!
и я на такую пока не решаюсь от слова совсем. я обычно встаю и почти сразу же опускаюсь обратно, не находя в себе сил продолжать. хотя она права, мне надо использовать свои ноги, ещё бы не было это так мучительно тяжело. не решаюсь делиться своими сложностями с эдвардом, который и так начал чрезмерно опекать меня после того, как я вернулась домой. кажется, он боится даже больше, чем я сама?.. что мило, но всё же напрягает меня.
а вот михаэль... ему просто как-то тяжело признаваться в своих слабостях. правда, в один из своих визитов он всё же не упускает возможности задеть эту тему. я облокачиваюсь на подушки, испытывая легкую горечь от поражения после партии в шахматы и сильную горечь от прогнозов зиглинде. - есть одна проблема... я должна сама себя достать из этой штуки. - сглатываю, чувствуя сильную неловкость из-за таких признаний. ведь станет же очевидно что до сей поры именно я не смогла управиться с этим. - мне больно стоять и потому я не пытаюсь даже делать шагов, - признаю перед ним то, что признавала лишь перед собой. да и что, если по итогу я не смогу научиться ходить? - мои ноги не работают так, как надо. и, возможно, мои страхи всё делают лишь хуже.

тот вечер откровений не смог ничего изменить. я и дальше долгое время проводила все свои партии в шахматы из постели, все свои приемы пищи в коляске, а свободное время на открытом воздухе на одной из многочисленных лавочек. а потом зиглинде удается убедить меня в необходимости этого действия, пусть и не самым мягким способом. видимо, за три с лишним года ей надоело нянчиться со мной? - твои ноги уже, можно сказать, деревенеют. ещё какое-то время и ты точно не сможешь ходить, - говорит она легко, пожимая плечами. говорит она при всех, не желая скрывать правду от моего брата и от кузена, который и попросил её об одолжении. я вижу их взгляды - обеспокоенный у эда и даже, возможно, осуждающий у михаэля. но я вовсе не хочу делать свои нелепые первые шаги при ком бы то ни было.
так что не делаю ни одного в тот день. но еще через месяц я нахожу в себе силы подниматься, делать пару шагов прежде, чем плюхнуться обратно. ещё через месяц эдвард покупает мне красивую деревянную трость, которая тем ни менее не способна украсить юную леди. к счастью, особых пересудов со стороны я услышать не могу, так как почти не выхожу из дома. но однажды ведь придется?..
я привыкаю к трости с трудом, если честно. передвижения даются тяжко поначалу, я выдыхаюсь через каждый десяток шагов и это даже спустя пару месяцев активных практик, но без трости я не могу ступить и одного. кажется, на ногу оказывается куда меньшее давление, и это приятно. но рада ли я вновь ходить самостоятельно? с одной стороны, уже через полгода я по крайней мере нахожу в себе силы выбираться в сад без посторонней помощи и могу передвигаться по дому в любой момент. а с другой... я всё равно не могу ни танцевать, ни заниматься фехтованием, о которых грезила ещё с момента ранения. да и зиглинде не уверена что хоть когда-то получится, потому что физические активности опасны.

ещё через год я делаю свой дебют в обществе, пусть и с опозданием, и вовсе не радуюсь этому. мои мама с отцом не могут присутствовать рядом по понятным причина, а эдварда я выгоняю к его жене, потому что не гоже это весь вечер проводить рядом с немощной сестрой. когда-то очень давно я представляла себе этот вечер как что-то волшебное, но сейчас... я даже не смогла выбрать платье, которое действительно бы понравилось мне по фасону, так как корсеты мне носить нельзя, а пышные платья могли бы мешать передвигаться, да и слишком они тяжелы.
- вы видели леди элизабет? помню её совсем девочкой - её красота была такой многообещающей, так печально, что быстро увяла. ещё и жених по итогу оставил, - тройка дам сидят совсем неподалеку от меня и даже не стесняются активно, и слишком уж громко, перешептываться.
- и кому она теперь понадобится? небось даже и детей родить не сможет. - сердобольно подмечает другая, вздыхая так, словно жалеет меня, как никто другой на этом свете.
не то что бы я впервые слышу похожие слова... некоторые слуги тоже любят помолоть языком, да и в лондоне я уже бывала после ранения, где может и не была в центре внимания, но частенько попадалась на глаза кому-то излишне эмпатичному. сжимаю навершие своей трости, чувствуя как та до боли впивается в мою ладонь.
- а граф фантомхайв сейчас завидный жених. я слышала, что он поддерживает хорошие отношения со своей бывшей невестой, но большего там нет. - и откуда же они так много знают?..

после этого вечера я решаю, что слушать музыку и наблюдать за другими танцующими для меня не настолько уж важно, поэтому становлюсь не частым гостем подобных мероприятий. если только эдвард очень уговаривает развеяться... но больше предпочитаю компанию книг дома, или разговоры с михаэлем за чашкой чая, или медленные прогулки по саду, а может даже далекие и тяжелые прогулки к мемориалам родителей, с которыми я всё ещё делаюсь происходящим в жизни. и хотя минуло уже семь лет с момента той трагедии, в жизни происходит не так уж много всего.
по крайней мере, мне так кажется ровно до этого вечера. - кажется, граф готовится сделать кому-то предложение. - говорит мне паула, наслушавшаяся очередную порцию сплетен. мне сложно в это поверить до того, как я сама лично не увижусь с михаэлем и он не расскажет мне о том, но как же хочется! я всё ещё помню наш разговор в больнице, при котором мы решили разойтись, но оставили возможность совместного будущего. - может вам, моя леди? он ведь так часто наведывается к вам. и вы стали очень близки. - мне и самой хочется в это верить, вернее нет - я знаю, что мы стали ближе. мне кажется, что мы смогли найти ключик к сердцам друг друга. так может?.. - он, кстати, приехал к вашему брату. кто знает, может и с вами захочет увидеться? - на этих словах она вправляет в мои волосы искусственный цветок, а я прыскаю. она как ребенок иногда, честное слово.
через полчаса он действительно приглашает меня сыграть партию в шахматы. и я испытываю какое-то смутное ощущение волнения, щемящее в груди; кто знает, что вообще произойдет дальше? - мы не виделись две недели, я успела соскучиться по тебе. - признаюсь я, позволяя себе короткие объятия. он всё ещё не большой любитель тактильности, но иногда я всё же не отказываю себе в этом удовольствии. - только не злись на меня, это было всего-лишь на мгновение. - смеюсь коротко, усаживаясь в кресло напротив доски и откладывая в сторону свою трость.
наша игра получается короткой; то ли он не может собраться с мыслями, так как я замечаю странную взволнованность на его лице, то ли что-то ещё... но он словно находится сейчас в совершенно другом месте, или в совершенно другой области размышлений. - о чём ты так задумался? редко когда у меня получается обыграть тебя, а здесь всё вышло даже слишком легко. - говорю я, протягивая ладонь вперед, чтобы коснуться его пальцев. - что тебя настолько сильно волнует? - неужели то же, что заставляет волноваться и моё сердце?

0

29

Иногда я думаю о том, как бы все сложилось, останься старшие Мидфорды в живых. Потталкивала бы Френсис свою дочь к тому, чтобы поскорее встать на ноги? Поддерживал бы ее Алексис, убеждая мягко, но непреклонно? И на чью могилу они бы все ходили, если бы кому-то все же пришлось умереть.
Иногда я думаю, что среди мертвецов следовало оказаться мне. Может дело в одиночестве, которое внезапно свалилось, а может и в том, какой спокойной и умиротворенной стала жизнь. Это не плохо, нет, просто непривычно. После бесконечной гонки последних лет, после борьбы с собственным отражением и лжи, лжи, лжи, как-то странно оказалось просыпаться по утрам в безмятежности. Где же нож, который обязательно должен ударить в спину? Где же предательство, которого всегда стоит ожидать?
Я не сталкиваюсь ни с тем, ни с другим. Новый дворецкий, в отличие от Себастьяна, исполнителен без толики ехидства; нож же в жизненно-важные точки получил не я, а Элизабет.

Элизабет...

О ней мне приходится думать чаще, чем того можно было ожидать: как она выглядит, что она чувствует, о чем думает. Девушка делает завидные успехи в шахматах и совсем никаких в работе с собственным телом. Она даже сама сознается мне, что ходьба причиняет боль, а боли ей хочется избегать. Ожидаемо... и все же досадно.
— Как ты вновь станешь самым блестящим фехтовальщиком столетия, если боишься подняться с этого кресла? — спрашиваю я тогда же.
Вразумительного ответа, конечно же, нет. Откуда ему взяться там, где преобладают страхи?

Спустя три с лишним года мало что меняется: такой вывод я делаю из заявления Зиглинде, давно уже ставшей четвертой [или пятой?] в нашей компании. Ее пациентка стыдливо опускает глаза к собственным коленям, а мне хочется поднять ее из кресла, встряхнуть за плечи и заставить сделать первые шаги.
Я знаю, что больше не имею на это права. В памяти еще свежи воспоминания о нашем разговоре в клинике, о том, как она попросила быть друзьями и не больше. Официально наша помолвка не была расторгнута, но я понятия не имею, когда это может случиться и кому предстоит стать организатором. Приходится учиться жить с мыслью, что у меня больше нет невесты, зато есть друг.
С этим новым другом мы играем в шахматы и со временем она начинает меня обыгрывать, ходим на могилы к ушедшим родным, иногда куда-то выбираемся вместе.

Мне нравится мысль, что я все равно могу поддерживать Лиззи, пусть и не в качестве жениха: пригласить ее «танцевать» в вечер дебюта, например.
— Твоя трость нам не помешает. Если боишься толпы, можем отойти на балкон.
Она выглядит до того одинокой, пристроившись на стуле недалеко от сплетниц, что становится даже больно. Я тяну руку, помогаю подняться, а когда мы становимся в позицию, то чуть приподнимаю над землей и ставлю стопами на свои стопы. Благо, она по-прежнему не носит каблучки...
— Ты очень красивая, и платье тебе идет, — шепчу почти на ушко.

К сожалению, способов помочь не так уж и много, да и видимся мы не часто. Куда чаще моим вниманием владеют обязательства: перед графством, перед королевством, перед деловыми партнерами. Из-за уничтожения братом последней коллекции игрушек, вернуться в бизнес было не так-то просто, и долгое время не удавалось выйти на доходность. Кроме того, чем дряхлее становится Виктория, тем безумнее ее идеи:
— Когда ты планируешь жениться, мой мальчик? — спросила она однажды.
Спустя же долгое время эта мысль переросла в одержимость:
— Хочу успеть погулять на твоей свадьбе. Выбери жену до начала нового столетия. Нельзя оставлять такой славный род без наследников!
Так вопрос помолвки и становится, можно сказать, ребром.

Помимо Элизабет в моей жизни есть еще одна девушка, заслуживающая внимания. Почти коллега? И уж точно родственная душа. Элайза Риверстоун — дочь обедневшего виконтского рода. Мы встретились, расследуя общее дело, и с тех пор я не раз и не два привлекал ее к работе. Она имеет цепкий ум, недюжинные познания в химии и кое-какие навыки стрельбы по мишеням. Этого должно быть более, чем достаточно для роли леди Фантомхайв? Определенного рода романтическую привязанность я испытываю к ней тоже, нет-нет, а задерживаясь взглядом на красивых руках, пухлых губах или тонкой талии.
Права королева, пора уже сделать выбор и выбрать хозяйку для своего дома: ему не помешают женские руки и женский взгляд. Даже если по большей части они и будут устремлены в сторону расследований.
Прежде чем обсудить вопрос с Эдвардом, давно уже переставшим быть моим опекуном, но остающимся другом, я решаюсь на разговор с Элизабет. Кто, если не она, даст хороший совет по поводу выбора невесты? Кроме того, какая-то совсем крошечная часть моей души надеется встретиться с протестом.

Я заявляюсь к Мидфордам ранним утром и успеваю позавтракать с ними, а после выпить чашку чая наедине с кузеном. С кузиной же встречаюсь только в послеполуденное время и, привычно уже, за шахматной доской. Даже позволяю обнять себя, когда она оказывается рядом, с удовольствием вдыхая тонкий аромат духов.
В прошлом я избегал чужих прикосновений и высказывал неудовольствие, когда кто-то нарушал мои личные границы. В настоящем мало что изменилось и девушке отлично о том известно: она просит не злиться, пока пристраивается в кресле за столом, а мне остается лишь вздохнуть. Разве можно на нее злиться вообще?
— Так и быть, сегодня прощена, — пытаюсь шутить, хотя получается не очень.
Тема, которую пока стоит приберечь на более удачное время, мешает мне в полной мере сосредоточиться на разговоре. На игре, впрочем, тоже. Меня обыгрывают в два счета: вот я переместил первую свою фигуру, а вот уже не могу двинуться совсем, окруженный и убитый.
— Когда это ты стала настолько хороша? — задаю риторический вопрос, снимая свои фигуры с доски, чтобы убрать их назад в коробку. — Как будто даже посильнее Алексиса...
Дядя, бывало, обыгрывал меня, но никогда настолько молниеносно. Или все-таки причина во мне? Я опускаю взгляд на чужие пальцы, накрывшие мои собственные, и чуть смещаю ладонь, чтобы перехватить и пожать их.
Что меня волнует? Да целая уйма разных мелочей, а одна больше всего! Я смотрю на Элизабет, подбирая слова и отбрасывая их, снова подбирая. Молчание затягивается, мое сердце принимается частить из-за волнения. Она — первая, кому я это говорю и, может быть, стоило начать с кого-то другого.
— Виктория настаивает, чтобы я женился до начала двадцатого века, — начинаю с того, что началом в общем-то и было. — И у меня есть на примете одна девушка — мы давно работаем вместе. Только прежде, чем делать ей предложение, я хочу выяснить границы наших с тобой отношений. Помнится, формальности так и не были решены...
На большее сил у меня не хватает, да и слов тоже. Я поднимаю глаза к лицу Элизабет, вглядываюсь в него. Как она отнесется к новости?

0

30

михаэль во многом становится моей поддержкой и отдушиной: человеком, при котором мне хочется улыбаться, несмотря на все сложности; другом, с которым мне хочется поделиться если не всем, то многим; парнем, который становится всё краше год от года. хотя они с сиэлем и в детстве считались очень красивыми мальчиками, но скорее какой-то цветущей и немного женственной красотой. теперь же он явно становится более мужественным, и это неожиданно прельщает мой глаз. я даже говорю ему об этом время от времени: - будь осторожнее на улицах, а то можешь случайно погубить девушек. а потом тебе же придется расследовать это, - может он воспринимает всё это как шутки? уж не знаю, но шутить я не пытаюсь. тот факт, что он перестал носить черную повязку напрочь стерло факторы, по которым его можно было бы признать не самым завидным женихом.
поэтому я вовсе не удивляюсь пересудам матушек, жаждущих выдать своих дочерей наиболее удачно. впервые я слышу это на своём дебюте в обществе, когда михаэль умудряется пригласить меня на танец, вызвав недоумение на лицах тех тетушек. а уж как одна из них ахнула, когда парню пришлось притянуть меня поближе, чтобы мы смогли потанцевать. о, мы уничтожили всякое вразумительное расстояние между нами! это заставило меня посмеяться, а потом, осознав что между нами действительно очень мизерное расстояние, смутиться. - осторожнее. те дамы собираются сватать своих дочерей, - говорю я, чтобы отвлечься, и чуть слышно смеюсь.

этот танец, когда между нами казалось не было никаких границ, является самым ярким воспоминанием за последние годы. мы оба слишком редко бываем на балах, поэтому и повторить возможности нет. а может это оказалось для него тяжеловато, потому что я далеко не пушинка, и он не хотел повторять. как бы то ни было, но мне хватило и того раза, когда я утопала в его приятном запахе и когда податливо кружилась по залу с его помощью. было так приятно потанцевать, пусть и не до конца самостоятельно.
и всё же значит ли это что-то? я сама давным-давно сказала, что нам стоит остаться друзьями и посмотреть что из этого выйдет. но я до сих пор не понимаю к чему это действительно ведет! и ведет ли хоть к чему-то большему? хочу ли я стать его невестой? часть меня жаждет этого - та часть, которая всё ещё верит в романтичные истории, которая беззаботно живет и которая жаждет в этой жизни познать счастья. но рациональная часть абсолютно против того, чтобы связывать кого бы то ни было с собой. я хожу при помощи трости, это верно, но едва ли могу быть желанна или полезна. в особенности михаэлю, который занимается бизнесом и расследованиями. мне хотелось бы стать опорой, а не обузой.
да и люблю ли я его? это сложный вопрос, даже слишком! он определенно рождает нежность в моем сердце и легкий трепет одним своим появлением, но это может значить и дружескую привязанность. однако сегодня я собираюсь окончательно выяснить какие же чувства родились во мне за это время. может быть, его предложение укажет верный путь? хотя почему оно вообще должно быть для меня? да и кто сказал, что слухи верны?

я даю парню время, когда мы встречаемся. играю с ним в шахматы, несмотря на то, что он явно не находится здесь со мной. удивляюсь неожиданному комплименту, который в свете его отвлеченность едва ли можно считать правдивым. до папы мне ещё наверняка далеко... боль царапает моё сердце; столько времени прошло, а рана всё ещё ноет стоит только чуточку ту задеть.
но забыть приходится быстро. потому что михаэль начинает говорить о браке, даже сказать - о приказе нашей королевы виктории, и всё моё внимание прикипает именно к этой теме. сглатываю, сжимая его ладонь чуть крепче в своей. я не хочу отказывать ему, хотя как бы должна. хотя как бы хочу ли я быть чьей-то женой? его женой?
а потом он произносит следующие слова, меняющие траекторию моих мыслей словно по щелчку. выдыхаю медленно, поворачивая голову в сторону. девушка, с которой он работает! боже мой, это ведь идеально, она станет для него той самой опорой, которой я стать не смогу. выдавливаю из себя улыбку, затем чуть нервный смешок, и поворачиваюсь к нему. - о, вау... это неожиданно. - начинаю я со странных слов, не имеющих особого значения. обхватываю его руку второй ладонью и подтягиваю его руку чуть выше, чтобы сделать прикосновение менее интимным. - поздравляю тебя! тебе не стоит быть обремененным старой договоренностью наших родителей, я ведь и сама говорила, что нам стоит остаться друзьями. тем более, что я всё же не слишком подхожу на роль жены, и уж тем более графини. - мне нужно радоваться за него, нет, я даже рада за него.
- расскажешь мне про эту девушку, которая сумела завоевать твое сердце? - улыбаюсь мягко, выпуская его руки медленно. и почему это ощущается так, что этот брак изменит абсолютно всё между нами? едва ли он теперь будет приезжать один, едва ли я теперь смогу делиться с ним чем-то о себе. у него явно будут другие заботы. эгоистично! мне стоит порадоваться за него сейчас, а не думать о своих потерях. вытаскиваю цветок из своих волос и поднимаюсь со своего места, делая пару шагов до него. всё же без трости тяжеловато... касаюсь кармашка на его пиджаке и вставляю туда розу из шелковой ткани. - это, скажем, талисман? я уверена, что она и так тебе не откажет, но теперь стопроцентно. - опираюсь на стол, чтобы сделать пару шагов обратно к своему стулу. эта горечь из-за потери друга или чего-то большего?

0


Вы здесь » стокгольмский синдром » another story / ориджиналы » i will let you go this time


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно